Повесть о семье Дырочкиных (Мотя из семьи Дырочкиных)
Шрифт:
А тетка Санечке другую перчатку сует, чтобы он теперь съел. Но Санечка не стал, где ему. И правильно, кстати, сделал: мне уже и от первой перчатки худо. Жжет. Режет в животе. Огнем палит.
Принялась я хватать снег — такая жажда! — а не помогает.
И тут подошел Саня, присел, потрепал меня по шерсти и отчего-то грустно так и убедительно сказал:
— Пропали мы, Мотька. Ну и влетит нам теперь за эту перчатку.
Вечером мы с Санечкой остались дома вдвоем. У Ольги Алексеевны оказался поздний прием больных, а у Бориса Борисыча тоже неотложное дело. Саня, когда Ольга Алексеевна
— Не уходи, — говорит, — папа, я, — говорит, — боюсь один оставаться дома. У меня какое-то есть предчувствие…
— Нет, мой мальчик, — отвечает ему Борис Борисыч, — ты явно чего-то не того, какие же могут быть у тебя предчувствия? У меня, — говорит, — мальчик, деловая встреча, — и опять двигает шапкой, но теперь набекрень.
После этого он направляется к двери и громко ее захлопывает.
Помню, я еще внезапно подумала: что это Санечка такой стал пугливый?
А Саня сел на корточки, притянул мою голову к себе и объяснил.
— Понимаешь, Мотька, боюсь, что лифтерша без них придет и станет драться. Если она из-за лампочки грозилась оторвать мне голову, то из-за перчатки что может сделать!..
И он пошел в свою комнату, писать последние письма маме и папе, а мне, как он вспомнил о перчатке, сделалось еще невыносимее внутри.
Я залезла под кровать и решила писать стихи, это у меня чисто нервное. Это со мной бывает, как известно из предыдущих глав.
Лифтерше Стих Зачем шерстяную перчатку мне дали? Зачем? Уж лучше б глаза мои вас не видали, совсем. Теперь я страдаю, ах, как я страдаю! Увы! Я вся изнутри, как огонь полыхаю, А вы?Конец такой (еще не отшлифовано):
Я вся шерстяная внутри и снаружи, Трам-трам. Могло бы быть и хуже, да некуда хуже. Бам-бам!Конечно, это только набросок, и я бы его доделала, но тут в дверь позвонили.
Санечка сразу же вскочил, бледный, испуганный, бросился ко мне.
— Молчи, Мотька! Это она, лифтерша! Мы не должны себя выдать!
А звонки стали чаще. И то длинных несколько, то масса коротких, всю душу искололи.
— Молчи, Мотька, молчи! — умоляет Санечка. — Нет нас дома.
И он начинает носить из всех комнат стулья, класть их друг на друга, делать баррикаду.
И он уже все двенадцать стульев взгромоздил у дверей, а сверху покидал диванные подушки, а потом подтащил тумбочку и ею все это сооружение придавил.
Пока он работал, лифтерша приутихла, ушла вроде бы. Но только мы с Саней пот со лба стерли, как раздались новые страшные удары по двери, и что-то затрещало, и я поняла — это она топором замок перерубает.
Поглядел на меня Саня грустными глазами, попрощался со мной мысленно и понесся в спальню, баррикадировать еще одну дверь. Не знаю откуда у него силы взялись. Смотрю, кровать волочит.
И тут, наконец, в замке треснуло, дверь распахнулась и такой начался грохот и стоны, что я вынуждена была спрятаться в кухне.
— Ааа! — слышу, — Бам-ба-ра-бам! Трах-та-ра-рах! Кррр!
Это оказывается вся баррикада обвалилась на лестницу и кого-то видно пришибло.
И вдруг вижу на кухне самого Бориса Борисыча. Без пиджака, рукава рубашки закатаны, ноги расставлены, в руках — топор, а в глазах — слезы.
— О, где мой сын? — спрашивает он сам себя. — Где мальчик мой любимый?
И ждет.
— Молчание! — бормочет он. — Ни всхлипа, ни дыханья… Нет, мне не пережить!
— Стоять на месте! — из спальни голос Санечки звучит. — Я вам не доверяю! Матвей, мой пес, бандита взять!!
(Я, наконец, поняла, это из пьесы Бориса Борисыча. Он нам ее недавно читал. И Саня выкрикнул, что пострашнее).
— О, сын! Ты жив?! Какое это счастье для сердца старого отца!
Протягивает руки, бросается к дверям.
(И это из пьесы. Конец второго акта. Борис Борисыч очень хорошо произнес).
— Жив, — сдавленно подтверждает Санечка и выглядывает из дверей. — Папа? — говорит он. — Значит, это ты ломал двери?
— О да, мой сын! Ты истерзал мне сердце, я вынужден к тебе был прорубаться топором! Но отчего, скажи мне, отчего, ты совершил такой поступок?
— Но я думал — это лифтерша…
И тогда Борис Борисыч печально поглядел на соседей, которые уже запрудили весь коридор, а некоторые расселись на стульях вдоль стены, и убедительно всех попросил:
— О, граждане! Прошу вас, удалитесь! Позвольте разобраться самому. Ребенок мой, мой мальчик-несмышленыш, Надумал себе жуткую картину, Каких-то начитавшись диких книг! О, Министерство просвещенья! Ты душу детскую скорее защити, Не допускай к сердцам халтуры!!Глава шестая. О самообороне
По-моему, я упустила еще одну сторону деятельности Ольги Алексеевны. Два раза в месяц она дежурит в детской неотложной помощи.
Что такое «дежурить», точно объяснить я не могу, но по всему видно — дело это нелегкое, потому что приходит Ольга Алексеевна утром и даже не всегда завтракает, а падает в кровать и спит.
Как-то Виталия спросила у нее:
— Оля, для чего тебе ночная работа?
— Для того, — говорит Ольга Алексеевна, — чтобы расти еще выше над собой. Участковая работа, конечно, интересно, но в неотложной помощи для врача особая практика и большой простор. И я теперь, Таля, ничего не боюсь, могу оказать человечеству любую помощь.