Повесть о Скандербеге
Шрифт:
Остальные два списка «Повести о Скандербеге» — списки второй половины и конца XVII в. (Мазуринский и Егоровский) дают возможность представить себе дальнейшую историю жизни этого произведения на русской почве. Оба списка отличаются от остальных, представляющих собой архетипную группу списков в первую очередь по своему языку. При этом если Мазуринский список дает дальнейшее сокращение полонизмов по сравнению со списками архетипной группы, то в Егоровском списке чувствуется определенная тенденция к витиеватости, риторичности.
Так, например, несколько раз встречающееся в близких к архетипному тексту списках «Повести о Скандербеге» слово «шальный» или «шальной» (от польского «szalony» — бешеный, неистовый) заменено в Мазуринском списке словом «глупый», а в Егоровском — «безумный»; полонизированная форма «княже», «княжати» заменена русскими формами «князь», «князья»; переведенными оказались также слова «рушиться» (двигаться), «место» (в значении — город) и многие другие. Иногда эти переводы идут даже в ущерб смыслу того или иного места повести: например, словом «арцыбискуп» в украинском и белорусском языках называются иерархи католической церкви, и вовсе не нужно было его заменять титулом «архиепископ»,
Кроме польских слов, в Егоровском списке заменены все просторечные русские слова и обороты (например: «туды и сюды», «зычали крепко», «почали утекать», «сам на сам» и другие) на более книжные. Здесь появились такие характерные для религиозно-нравоучительной или деловой, приказной письменности слова и выражения, как «явились в бегуны», «били челом», «скорбию изнемогаючи», «преставися» и многие другие. Очень часто писцу Егоровского списка для замены одного-двух слов, которыми в повести метко характеризуется кто-либо из действующих лиц или описывается какой-нибудь поступок героя, приходится прибегать к описательным приемам; в результате, как правило, получается хуже, менее образно и метко, чем в публикуемом тексте. Так получилось, например, со сравнением султана Магомета со злой собакой, особый и не случайный смысл которого уже отмечался (см. стр. 143): вместо фразы «А Магомет — сын иво, — что злая собака...» в Егоровском списке сказано: «Магомет — сын его, — бесяся на город...». Или еще пример. Узнав о том, что европейская армия крестоносцев, на которую Скандербег возлагал большие надежды, разбежалась из-за плохой подготовки к походу на турок (об этом подробнее см. комментарий на стр. 215), он, по другим спискам, «ни пил, ни ел от жалости три дни и много плакал о том». В Егоровском же списке сказано совсем иначе — более гиперболично, но менее выразительно: «Скандербег бысть в великой печали и от великия жалости едва не предася смерти». Следует отметить, что в тех случаях, когда в «Повести о Скандербеге» говорится о «надежде на бога», или о «помощи божьей», писец Егоровского списка становится особенно многословным и заметно усиливает тем самым в общем довольно незначительный религиозно-дидактический элемент этого произведения.
Отмеченные особенности изложения «Повести о Скандербеге» в списке собрания Егорова, особенности, значительно отличающие этот список от остальных, позволяют сделать еще один вывод — о социальной принадлежности автора этой древнерусской повести.
Если список, явно побывавший в руках книжника-профессионала (скорее всего, из среды приказных), противостоит по своему оформлению (а отчасти и по содержанию) остальным спискам, то не среди профессионалов-книжников, обслуживавших социальные верхи, следует искать автора «Повести о Скандербеге». Язык и литературное оформление повести, наряду с ее явной демократической направленностью, дают основание предполагать, что автор был представителем социальных низов русского общества пограничных с Польшей украинских или белорусских земель.
Интересные данные о происхождении и судьбе «Повести о Скандербеге» в русской литературе XVII в. дает анализ состава сборников, в которых дошли до нас ее списки.
О происхождении древнейшего, публикуемого в настоящем издании списка можно лишь сказать, что рукопись Соловецкой библиотеки является частью какого-то сборника, хотя она и имеет отдельный переплет, и что попала она в Соловки не очень давно. Первое подтверждается тем, что список не оформлен ни в начале, ни в конце (нет ни заставки, ни инициалов, ни колофона); на второе указывают его большой порядковый номер (под такими номерами в Соловецкой библиотеке стояли рукописи более позднего поступления) и оформление переплета. От времени потускневший, переплет был некогда богат: мягкий, а не дощатый, как на остальных книгах, с золотым тиснением, с шелковыми завязками. Все это совсем не похоже на переплеты книг основного фонда Соловецкой библиотеки. Однако уже в начале XVIII в. эта рукопись находилась среди книг Соловецкой библиотеки: на ней имеется, подобно большинству соловецких рукописных книг, помета почерком того времени: «Из письменных» (т. е. рукописных).
Происхождение следующих списков архетипной группы не вызывает сомнения.
Погодинский список № 1604, как указано в начале настоящего обзора, входит в состав сборника, образованного из отдельных тетрадей еще в конце XVII в., о чем говорит написанное на первых листах почерком того времени оглавление — «Заглавие книги сея, что имать в себе». Пятая тетрадь названа в этом оглавлении «Книга деяний римских». Но состав тетради отличается от обычного состава «Римских деяний» — довольно популярного в XVII в. сборника переводных дидактических повестей. Как показывает имеющееся в начале этой тетради особое оглавление («Речь есть, или объявление историй, иже имать в себе книжица сея, скорого ради обретения»), сборник состоит из 43 глав. Первые 37 глав составляют отдельные «приклады» «Римских деяний» — несколько сокращенные и, как правило, без «выкладов», т. е. заключительных резюме. Далее следует «Повесть о Скандербеге» (глава 38), выписка из «Польской хроники» М. Бельского и несколько историографических, публицистических и дидактических произведении русской литературы XVI-XVII вв. [395]
395
Все статьи сборника перечислены в кн.: А. Ф. Бычков. Описание церковнославянских русских рукописных сборников Императорской Публичной библиотеки. СПб., 1882, стр. 313-327.
Сборник Титовского собрания является отрывком сборника того же состава, что и Погодинский: он начинается с середины 27-й главы, содержит полный текст «Повести о Скандербеге», выписки из «Польской хроники» и последующие статьи, обрываясь посредине одной из статей.
Состав этих двух сборников отличается значительной пестротой. Наряду с дидактическими «прикладами» «Римских деяний» в них встречается несколько публицистических произведений самой разнообразной тематики, начиная от церковно-полемического «Предписания послания сему», в котором содержатся возражения против
«Повесть о Скандербеге» своей публицистической направленностью и обилием конкретно-исторического материала особенно резко выделяется среди остальных статей этих двух сборников. И, вероятно, поэтому остальные ее списки встречаются совсем в другом окружении.
Все четыре московских сборника и Погодинский 2-й относятся к распространенному в XVII в. виду сборников исторического содержания хронографического типа. В них в различных объемах и с различной степенью полноты излагаются события мировой истории от «сотворения мира» до XV в. и события русской истории XVI-XVII вв. Материалом для таких сборников являлись обычно выдержки из «Космографии», хронографов различных редакций, русских летописей, а также памятники русской литературы и публицистики. Такой состав рассматриваемых сборников делает их чрезвычайно интересными и ценными для исследователей древнерусской литературы: они не только дают представление о репертуаре русской рукописной книги XVII в. по части произведений историографических, но и отражают интересы читателей того времени к мировой истории, особенно к истории своей страны и сопредельных с нею стран.
Все сказанное особенно хорошо иллюстрируется составом двух московских сборников.
Один из них — из собрания Министерства иностранных дел — особенно интересен: это огромный том в 607 лл., написанный одним почерком — каллиграфической скорописью конца XVII в. На роскошно орнаментированном (в поморском стиле) титульном листе вязью написано заглавие: «Книга, глаголемая Летописец русский, повесть временных лет, откуда пошла Русская земля и кто в ней нача первое жити. О сем повесть сию начнем». Такое заглавие дает основание предположить, что составитель этого сборника поставил перед собой совершенно определенную цель: дать изложение истории своей страны по традиционной летописной канве. На самом же деле составитель поставил перед собой более широкую задачу; он, например, уже в заглавии, перефразируя название начальной русской летописи, подчеркивает, что отправной точкой повествования будет сообщение не о том, кто в Русской земле «первее нача княжити» («Повесть временных лет»), а кто в ней "нача жити" (курсив наш, — Н. Р.). Содержание книги показывает, как выполнил свою задачу ее составитель. В ходе изложения событий русской истории он постоянно привлекает памятники русской литературы и публицистики, которыми буквально насыщен этот сборник. В нем есть и «Сказание о латынех», и «Послания Ивана Пересветова», и повести о Царьграде, и «Хождение Трифона Коробейникова», и повести о походах Ивана Грозного и Ермака, и еще многое и многое другое. Среди всего весьма обильного и разнообразного, но тематически однородного материала после «Повести о взятии Царьграда» находится тщательно и красиво, с киноварными заголовками переписанная «Повесть о Скандербеге». Присутствие этого произведения, отражающего историю далекой от России маленькой страны — Албании — в сборнике, посвященном истории нашей страны, может быть объяснено двумя причинами: во-первых, явным стремлением составителя показать историю своей страны не изолированно, а на фоне истории других стран, а во-вторых, тем интересом к истории самоотверженной борьбы албанского народа с турецкой агрессией, который, как указывалось в предыдущей статье, не случайно появился в нашей стране в середине XVII столетия.
Аналогичным по содержанию, но еще более объемистым (851 л.) и широким по диапазону отраженных в нем исторических событий является сборник Вифанской семинарии. На богато орнаментированном (в стиле старопечатных московских книг) титульном листе (в первом томе) написано: «Временник, сиречь Летописец о бытии всего мира вкратце избранно от пространного летописания». Сравнение названия этого сборника с предыдущим свидетельствует о том, что составитель Вифанского сборника поставил перед собой цель описать события не русской, а мировой истории. Однако материал сборника по периодам мировой истории распределен весьма неравномерно. Библейской истории, например, уделено в нем минимальное место; немного больше внимания уделено событиям истории Византийской империи. Основное содержание сборника посвящено русской истории: начиная с 66-го листа идет переписанный полностью текст Никоновской летописи со всеми ее экскурсами в историю зарубежных стран. Среди последних (на лл. 431-442) помещены повести о создании и падении Царьграда (последняя в двух вариантах — пространном и кратком), за которыми следуют выписки: «От космографии о турках» (лл. 442 об.
– 443), «От хронографа о схождении небесного огня в Иерусалиме на гроб господень» (лл. 443-443 об.) и о переводе султаном Магометом греческих книг на турецкий язык (лл. 443 об.
– 444). Затем идут выписки из «Слова на звездочетцев» Максима Грека (лл. 444-445 об.), из послания псковского старца Филофея к дьяку Мисюрю-Мунехину на ту же тему (последняя выписка озаглавлена: «От русския повести», а в начале ее сказано: «Есть же и зде, в преименитом государстве Российском, в повести написано Елизарова монастыря старца Филофея...»). Далее следует известное апокрифическое «Пророчество Данилове» о судьбе «Седмохолмого града» и несколько других мелких выписок о событиях византийской истории, выписанных из хронографа. Затем идет текст «Повести о Скандербеге», особенно четко разбитый в этом списке на две части: конец первой части переписан колофоном, а в начале второй имеется киноварный заголовок с разрисованными инициалами. Вслед за «Повестью о Скандербеге» переписано «Хождение Трифона Коробейникова», после которого сделана приписка, объясняющая включение в текст Никоновской летописи всех перечисленных выше статей: «Зде же сия повести того ради вписаны быша: аще и в наказание предано бысть греческое царство неверным, но не до конца отчаянно человеколюбие божие и милость. Его же бо любит господь наказует, понеже множицею преславными знамении неверных острашает, а в гонении православных утешает. И паки на предлежащее возвратимся». После этого продолжается текст Никоновской летописи (отмечаются русские события 1453 г.).