Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую

Лихоталь Тамара Васильевна

В шатре у Добрыни и встретились снова Илья и Алёша. Встретились, крепко обнялись, расцеловались, как братья. Да они теперь и есть братья названые — побратимы. А названый брат родней родного. Кровь, пролитая в бою, опасность смертная роднит крепко. Снял Алёша с шеи крестик золотой. Отдал Илье. А сам надел Илюшин — медный. И Добрыня тут же стоит, с ласковой улыбкой глядит на Илью и Алёшу.

Не было в то время ни фотографов, ни даже художника, рисовавшего портреты знатных людей, храбрых воинов. Только память людская крепко запечатлела их, сохранила бережно на годы и века — таких разных и таких близких. Вот и всё о молодости богатырей, о том, как встретились они, как породнились. Теперь не раз ещё придётся им вместе кровь проливать. Но это потом, а сейчас предстоит им разлука.

ЧАСТЬ II

ПОБРАТИМЫ

6

Мы расстались с нашими героями в Чернигове в шатре у Добрыни. И они разлучились тоже! Илья задержался в Чернигове. Почему? Мы об этом узнаем в своё время. Добрыня с дружиной отправился в Киев. А впереди туда же вестником победы поскакал Алёша. На этот раз он вёз известие об освобождении Чернигова и о разгроме степняков самому Великому князю Владимиру.

Высоко взлетел Алёшенька. Даже мечтательный отец Фёдор не мог вообразить такого для любимого чада.

После того как шепнул ему на ухо сын, что едет по велению крестного к самому Добрыне, ещё пуще косил попик клином бороды, бормотал сам с собой, не решаясь поделиться своими мыслями и тайными тревогами даже с верной своей черниговкой, хотя известно, что муж и жена есть единое, целое.

Угадывал: не бабьего ума вершатся дела.

Гонец приглянулся Добрыне. К тому же крестный, не поскупясь, черкнул о своём крестнике на бересте пару добрых слов. И вот, вместо того чтобы стать священником, принять приход, попал молодой попович в княжескую дружину. Может, и прослужил бы весь век, не приворожив славы, может, сложил бы голову в сече, прежде чем она пришла бы к нему. Но был Алёша востер не только саблей, но и умом. Умел показать себя и в бою, и в миру. И вот снова, теперь уже по поручению Добрыни, ехал он в город своего отрочества.

Начинается новая глава. Я долго думала, как её назвать. В ней про Алёшу, про его большую любовь и про Илюшу, про его трудную работу. Так и решила я назвать её «Любовь и работа».

ШЕСТАЯ ГЛАВА «ЛЮБОВЬ И РАБОТА». Мы возвращаемся к Алёше.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ЛЮБОВЬ И РАБОТА

Переправясь через Днепр, Алёша скакал по широкому тракту, по-над берегом, как вела дорога. У поверстного столба, она ветвилась. Одна её полоса, петляя по горе, уводила к прохладной дубраве, где за стенами обители ждал путника покой и отдохновение. Там возвышался монастырь, в котором Алёша провёл годы отрочества. Другая, становясь все многолюдней, вела к главным воротам стольного. Алеша невольно помедлил у поверстного столба. Нет, он не жаждал отдохновения и покоя. Просто велик был соблазн, стеганув коня, закружить по горе, нанизывая петли. И там предстать перед изумленными взорами иноков таким, каким молодой попович мог видеть себя разве только в заповедном сне: верхом на быстроногом кауром жеребце, в кольчуге, с саблей, воином, уже опаленным боем, охмеленным славой. Велик был соблазн, но Алеша преодолел его. Обитель, скрытая в сени дубрав, осталась позади. Широкая Крещатная долина, и впрямь испещренная пересекающимися путями-дорогами, зеленела весенней мягкой травой, еще не успевшей посереть от пыли. И всё вокруг было зелено, молодо, напоено ожиданием. Так по крайней мере казалось молодому всаднику, въезжавшему в главные городские ворота. А разве было иначе? Разве не расступились поспешно и почтительно стражники, давая дорогу княжескому дружиннику? И даже каурый конь его — разве не летел он, едва касаясь земли, в златоглавый город навстречу счастью?

* * *

Киевская жизнь была быстротечна и хлопотна. Алёша мотался по Киеву, загоняя коней. Слуга Торопок, приставший к Алёше ещё в Чернигове, так и остался при молодом поповиче. Торопок оправдывал своё прозвище. Быстрый, разбитной, угадывал мысли господина с лёту. Сын разорившегося купца, выбитый жизнью из седла, он не сетовал на бедность и сиротство, не тосковал о былом. Был улыбчив, легок на подъем, ловок на руку. Прирожденной лукавство сочеталось в нем с товарищеской верностью. Этим и приглянулся Торопок Алёше. И теперь, когда Алёша оказался в стольном, Торопок был незаменим. Потолкавшись на Подоле, он вскоре уже знал, где можно купить шёлковую сорочку с шитьём, где заказать недорогому швецу новый спашень для своего господина, где приобрести сафьяновые сапожки с острыми носами. Но не только это знал Торопок.

Ставя на стол перед молодым своим господином добытую на Подоле снедь, сдабривал её подольскими слухами. Про боярина Кособрюхого, что, не вынув из ножен саблю, получил золотую гривну на шею, про молодую жену Добрыми Настасью, краше которой не сыскать во всем стольном, про то, что спесивый боярин Мышатычка Путятин выписал из-за моря греческих мастеров и строит себе новый терем, краше княжеского дворца… И даже про самого Алёшу Поповича: дескать, хоть и млад, да не робок. И величают его уже храбром земли Русской.

Слушал Алёша Торопка, посмеивался, прикрыв густыми девичьими ресницами глаза. Покончив с едой, велел седлать коня. Скакал в княжеский дворец, куда стал вхож по-будничному. Стража уже не выспрашивала поповича — кто он есть да зачем пожаловал. Старший дружинник кивал Алёше как доброму знакомому. Невысокого росту, неширок в плечах, тонкобровый, с нежным девичьим румянцем на белом продолговатом личике, ловко ступал Алеша по узорчатым полам княжеских палат востроносыми сафьяновыми сапожками. Платье на Алёше в обтяжечку, поверх, будто у знатного боярина, корзно — тканный серебром плащ, застегнутый у плеча золотой пряжкой. Вот тебе и попович. Боярыни, играя накрашенными глазами, ласково улыбаются Поповичу. Юноши хороших родов завистливо разглядывают Алёшины сапожки. Пройдет немного времени, и по цветным напольным плитам боярских теремов заскользят такие же востроносые сапожки с вытянутыми, как у борзых псов, носками, сшитые на заказ у лучших киевских сапожников. И плащи свои, расшитые золотом и серебром, будут молодые юноши носить на плечах так же небрежно. Только румянца такого не заиметь им да тонких, будто кистью выписанных, бровей. Молодой попович в своем нарядном одеянии чем-то похож на самого красивого из всех святых — на Георгия Победоносца.

Христовый воин юный Георгий, как известно, сразил чудище, спас царскую дочь. На иконе, с молитвой выписанной живописцем для лучшего киевского собора, изображен святой Георгий на коне с копьем в руке. А сбоку на маленьких картинках — клеймах, венцом окружающих святого, — все житие Георгия. Вот он совсем еще юный отрок, вот он юноша, готовый к подвигу, вот царь, властелин града, осажденного чудищем, а вот царская дочка, спасенная Георгием от гибели. Идет эта девица и, как коровушку, ведет на веревке покоренное чудище.

Кого-то Алёшенька покорит? Какую девицу за собой поведет? — начал было кто-то из острословов, да быстро умолк. Над Алёшенькой не больно пошутишь. У него у самого язык вострый, а меч на боку ещё вострей. Попович даром что в кости тонок и ростом за хмелем не тянется, зато ловок.

Бояре, вначале свысока глядевшие на безродного поповича, теперь внимали негромким умным речам молодого дружинника, состоявшего при Добрыне, похваливали Алешино вежество и обходительность, звали добра молодца в гости. Одетый в приготовленное Торопком нарядное платье, легко входил Алёшенька по ступеням боярских теремов. Слушал со вниманием старших, шутил с молодыми, плясал с боярскими дочками. Но чаще всего бывал Алёша Попович в тереме у Добрыни — и по службе, и потому, что привечала молодого дружинника жена воеводы Настасья.

Настасья была взята из политовской земли.

Краса неписаная. На Подоле зря нахваливать не будут. Русая, темнобровая, с нежным лицом, распахнутыми глазами и чуть припухлыми алыми губами. Правда, и сам Добрыня был молодец хоть куда! Лета не гнули его, не убывало в руках силушки. Был охоч до веселья. Пил не пьянея. И разумом с годами становился хитёр неодолимо.

По слухам, жил Добрыня счастливо. Даже строгая Офимья привечала невестку. Особенно с тех пор, как Настасья одарила её внучкой и внуком.