Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
Шрифт:
В стане половецкого хана гостей встречают с большим почетом. На огромном ковре сидит хан, рядом с ним сын Кончак, племянники, родственники, приближенные… Среди них Боняк, ханский советник и переводчик.
Борислав преподносит подарки, присланные киевским князем хану, которые несли в тюках носильщики. Это золотая посуда, шёлковые ткани, украшения, зеркала…
Слуги разносят блюда с обильной едой, кувшины с кумысом и вином. Хозяева и гости пьют за здоровье хана и киевского князя, за мир и дружбу.
К Илье подошла, верней, подползла служанка с большим блюдом, на котором дымится горячее, с угольев, мясо. Лицо молодое, но изможденное, обожженное степным солнцем и ветром. Из-под платка выбились пряди светлых волос. Должно быть, рабыня из русских.
— Ты давно тут? — спросил Илья.
— Третье лето, — едва слышно отвечала женщина, испуганно косясь на сидящего неподалёку от Ильи половчанина. — А кажется, что век…
— А много русских?
— Много!.. — шепнула женщина и, заметив недовольный взгляд половчанина, поспешно отошла.
Развлекая гостей, показывают свою ловкость и удаль молодые наездники. Вот гибкий юноша-половчанин. Он словно слился воедино со своим конем. Сидя, стоя, поперек спины своего скакуна, свесившись вниз головой… летит он по кругу, демонстрируя свое виртуозное искусство. Вот веселая пара наездников. Они скачут то следом один за другим, то рядом, па ходу меняются конями… Это шутливая игра. Гости искрение восхищаются удалью, той особой близостью, которая роднит степного наездника с конем. А Илья сидел и думал о своем. Вот так же, наверное, маялась рабыней у половчан Ладушка. Первое время таила надежду, что отыщет её Илья, выкупит из плена, потом изверилась, затосковала. Думала о горькой своей доле, а ещё больше — о судьбе сына, которому с малых лет выпала тяжкая участь раба.
Вот слуги быстро раскатали яркий ковер. На него вышли борцы. Это два богатыря.
— Шарукан! — говорит Илья Бориславу, кивая на одного из борцов. — Старый знакомец. Встречались в поле. Ношу его отметину.
— А другой, кажется, Джига? — говорит Борислав. — Тоже добрый наш друг!..
На ковёр выходит молодёжь.
— Подрастают волчата в логове, — тихонько говорит Борислав. — Гляди, а этот… вроде бы русский? — удивлённо замечает он. И правда, один из молодых борцов — светловолосый, белокожий, совсем не похож на половца.
— Должно быть, чей-нибудь сын от русской полонянки?..
— Да нет, не похоже… Половецкая кровь дает себя знать, а этот…
Красное солнце падало в степной дали, будто спелое яблоко. Звонко застрекотали кузнечики. Честь хозяевам, пригласившим их в гости, была оказана. Воевода Борислав поблагодарил хана за радушный прием, обещал передать привет и добрые пожелания Великому князю.
Хан сожалеет, что дорогие гости должны торопиться, не могут принять участие в охоте на джейранов, но он понимает, что служба есть служба, — говорит Боняк, — и, желая вам доброго пути, он просит передать своему брату киевскому князю благодарность за драгоценные дары, а также подарки.
Слуги приносят ханские дары. Борислав благодарит.
— А это подарки нашим гостям, — продолжает Боняк, — на память о сегодняшней встрече.
Воевода Борислав опять благодарит. А Илья потихоньку говорит одному из дружинников, указывая на русских рабов:
— Душа болит… это мы повинны, что они здесь. Плохо берегли нашу землю! — Вдруг его осеняет одна мысль, и, оставив дружинника, он подходит к Бориславу и что-то шепчет ему. Воевода задумывается, потом кивает головой.
— Досточтимый хан, — говорит он. — Мы всей душой благодарны тебе за щедрые дары, но и я, и мои товарищи просим тебя вместо этих даров другой — отпустить пленных! И клянусь тебе, память о твоей доброте будет вечно жить в наших сердцах!
Хан кивает и что-то говорит.
— Хан понимает ваши чувства, — переводит Боняк. — И отпускает ваших соотечественников. Мы доставим ханские дары к вашим судам.
— Спасибо, — благодарит Борислав. — Как вам известно, мы плывём в Царьград, но одну ладью с дарами для князя мы тотчас отошлем в Киев. А вот пленных… Какую-то часть мы можем отправить на этой же ладье, а остальных…
— Будь спокоен. Скоро в Киев пойдёт наш торговый караван, и мы отошлем с ним русских, — говорит Боняк.
Весть о том, что хан отпускает пленников, мигом распространяется по лагерю, и Борислава с его свитой, ожидающих, пока на верблюдов погрузят ханские дары, окружают русские. Кто-то целует руки воеводе, кто-то плачет от радости. Борислав отбирает для отправки на ладье самых слабых — женщин, стариков, больных.
— Латыгорка, пойдем, Латыгорка! — уговаривает служанка, разговаривавшая с Ильей, старуху с опухшим лицом.
— Ты чего, бабка, упираешься? Домой ведь, не в неволю, — говорит Илья.
— Где ты раньше был? — зло отвечает женщина и уходит.
— Испоганили её всю степняки — и тело и душу, — говорит женщина.
Последние прощальные слова гостей и хозяев. Обнимаются русские люди, те, что остаются ждать каравана, с уходящими сейчас. Но ни в той, ни в этой толпе нет светловолосого борца, на которого обратил внимание Илья. Одетый в богатое платье, он стоит в свите хана.
— А этот парень, ведь он тоже русский? — говорит Илья Боняку. — Мы надеемся, что и его…
— Он не пленник! — перебивает Илью Боняк. — Он любимый батыр хана.
Последние прощальные слова гостей и хозяев, обнимаются со слезами на глазах русские люди, уходящие из неволи сейчас, с теми, кто остается ждать каравана.
Гости уже готовы тронуться в путь, в это время к Илье приближается один из пленных. По виду это старик, одетый в лохмотья.
— Илья! — негромко говорит он. — Не узнаёшь?
Илья смотрит на него, не узнавая.
— Брынские леса… Соловей-разбойник… — произносит пленный, и Илья, а вместе с ним и мы узнаем человека со шрамом.
— Ты! — кричит Илья. — Как ты попал сюда?
— Долго рассказывать. Ежели вернусь на Русь живой, приду к тебе. А сейчас прощай! Спасибо тебе! Поклон родной земле. — Он опустился на колени и коснулся лбом земли.
Днепр качал и баюкал ладьи до самых порогов. Но вот он сделал крутой поворот. Над водой нависли скалистые отроги, сжав горло реки. Насады летят все быстрей, и вдруг впереди во всю ширину водной дороги встает забор — каменная гряда с устремленными ввысь остриями. Кажется, какое-то чудище, схоронившись под водой, выставило наружу зубастую челюсть. В каменной гряде зияет узкий проход, по которому с оглушительным шумом мчит стремнина, увлекая судно. Только очень опытный кормчий может, увернувшись от страшных зубьев, провести ладью по кипящим пенистым волнам, не разбить ее о скалы и камни. Миновали! Пронесло! А дальше… Дальше и вовсе нет пути. Каменными остриями сплошь утыкано все русло реки. Чудовище злобно оскалило пасть и ревет уже так, что не слышно человеческого голоса. Не уследишь — подхватит немыслимой силой, потащит, завертит, швырнет в эту разверстую пасть, в пучину.