Повесть о Сонечке
Шрифт:
А пьеса - когда мы так друг в друга влюбились - была Юрия Слезкина. Смешное имя? Как раз для меня. Мне даже наш антрепренер сказал: ?Маленькая Сонечка, вы все плачете, вот бы вам замуж за Юрия Слезкина?. (Деловито:) А он, вы не знаете, Марина, - старик?
(Знаю, что разбиваю единство повествования, но честь - выше художества.
Это ?еще понравься!?
– мой второй плагиат.
Как та чахоточная, что в ночь Стонала: еще понравься!
И, дальше:
Как та чахоточная, что всех Просила: еще немножко Понравься!..
И - конец:
Как та с матросом - с тобой, о жизнь, Торгуюсь: еще минутку Понравься!..
Так,
========
– Ну, Сонечка, дальше про Стаховича. Кроме поклонов о чем еще были эти уроки?
– Обо всем. Например - как надо причесываться. ?Женская прическа должна давать - сохранять охранять форму головы. Никаких надстроек, волосы должны только - и точно - обрамлять лица, чтобы лицо оставалось - главным. Прямой пробор и гладкие зачесы назад, наполовину прикрывающие ухо: как у вас - Голлидэй, Соня?.
– ?Алексей Александрович! А ведь у меня... не очень гладко!?
– я, смеясь.
– ?Да, но это - природные завитки, потому что у вас природная волна, и рама остается, только - немножко - рококо... Я говорю об общей линии: она у вас проста и прекрасна, просто - прекрасна?. (О, Марина, как я в эти минуты гордилась! Потому что я чувствовала: он меня не только из тех, что перед ним, а из всех, что за ним выделяет!)... Еще о том, как себя вести, когда, например, на улице падает чулок или что-нибудь развяжется: ?С кем бы вы ни шли - спокойно отойти и не торопясь, без всякой суеты, поправить, исправить непорядок... Ничего не рвать, ничего не торопить, даже не особенно прятаться: спо-койно, спо-койно... Покажите вы, Голлидэй! Мы идем с вами вместе по Арбату, и вы чувствуете, что у вас спускается чулок, что еще три шага и совсем упадет... Что вы делаете??
И - показываю. Отхожу от него немножко вбок, нагибаюсь, нащупываю резинку и спо-койно, спо-койно...
?Браво, браво - Голлидэй, Соня! Если вы, действительно, с любым спутником, а не только со мной (и у него тут такая чудесно-жалкая, насмешливая улыбка, Марина!)... старым учителем... сохраните такое хладнокровие...?
Однажды я не удержалась, спросила: ?Алексей Александрович, откуда вы все это знаете: про падающие чулки, тесемки, наши чувства, головы?.. Откуда вы нас так знаете - с головы до ног?? И он, сериозно (ровно настолько сериозно, чтобы все поверили, а я - нет): ?Что я все знаю - неудивительно; я старый человек, а вот откуда у вас, маленькой девочки, такие вопросы?? Но всегда, всегда я' показывала, всегда на мне показывали, на других, как не надо, на мне - как надо, меня мальчишки так и звали: Стаховичев показ.
– А девчонки - завидовали?
Она, торжествующе: - Лопались!! Это ведь была такая честь! Его все у нас страшно любили, и если бы вы знали, какие у нас матрешки. И вдобавок нахальные, напыженные! И - в каких локонах! (фыркает).
– У них настоящие туфли, дамские.
– Но почему вы, Сонечка, неужели вы так мало зарабатываете?
Она, кротко: - У других мужья, Марина. У кого по одному, а у кого и по два. А у меня только Юра. И мама. И две сестры. Они ведь у меня...
– Красавицы. Знаю и видела. А вы - Золушка, которая должна золу золить, пока другие танцуют. Но актриса-то - вы.
– А зато они - старшие. Нет, Марина, после папиной смерти
А их (показывает ножку) я все-таки ненавижу. Сколько они мне вначале слез стоили! Никак не могла привыкнуть.
========
Марина! Это было ужасно. Он впервые пришел в Художественный театр после тифа - и его никто не узнал. Просто - проходили и не узнавали, так он изменился, постарел. Потом он сказал одному нашему студийцу: ?Я никому не нужный старик...?
...А как он пел, Марина! Какой у него был чудесный голос!
(Сидим наверху в нашей пустынной деревянной кухне, дети спят, луна...)
– Да, то был вальс - старинный, томный... Да, то был див-ный
(обрывая, как ставят точку)
– вальс!
Когда бы мо-лод был, Как бы я Вас лю-бил!
?Алексей Александрович! Это - уж вы сами! Этого в песне нет!?
– мы ему, смеясь. ?В моей есть?.
========
Почему вы, Алексей Александрович, - женщинам - и жемчужинам - и душам - знавший цену, в мою Сонечку не влюбились, не полюбили ее пуще души? Ведь и вокруг нее дышалось ?воздухом осьмнадцатого века?. Чего вам не хватило, чтобы пережить то страшное марта? Без чего вы не вынесли - еще одного часа?
А она была рядом - живая, прелестная, готовая любить и умереть за вас - и умирающая без любви.
Вы, может быть, думали: у нее свои, молодые... Видала я их! Да и вы - видали.
Как вы могли ее оставить - всем, каждому, любому из тех мальчишек, которых Вы так бесплодно обучали.
========
Был, впрочем, один среди них... Но о нем речь - впереди.
========
В театре ее не любили: ее - обносили. Я часто жаловалась на это моему другу Вахтангу Левановичу Мчеделову (ее режиссеру, который Сонечку для Москвы и открыл).
– Марина Ивановна, вы не думайте: она очень трудна. Она не то, что капризна, а как-то неучтима. Никогда не знаешь, как она встретит замечание. И иногда - неуместно смешлива (сам был - глубоким меланхоликом) - ей говоришь, а она смотрит в глаза - и смеется. Да так смеется - что сам улыбнешься. И уроку - конец. И престижу - конец. Как с этим быть? И - не честолюбива, о, совсем нет, но - властолюбива, самовластна: она знает, что нужно - так, и никаких.
– А может быть, она действительно знает, и действительно нужно - так?
– Но тогда ей нужен свой театр, у нас же - студия, совместная работа, ряд попыток... Мы вместе добиваемся.
– А если она уже отродясь добилась?
– Гм... В ?Белых Ночах?
– да. Она вообще актриса на самое себя; на свой рост, на свой голос, на свой смех, на свои слезы, на свои косы... Она исключительно одарена, но я все еще не знаю, одаренность ли это - актерская - или человеческая - или женская... Она - вся - слишком исключительна, слишком - исключение, ее нельзя употреблять в ансамбле: только ее и видно!
– Давайте ей главные роли!
– Это всегда делать невозможно. Да она и не для всякой роли годится - по чисто-внешним причинам - такая маленькая. Для нее нужно бы специально - ставить: ставить ее среди сцены и все тут. Как в ?Белых ночах?. Все знает, все хочет и все может - сама. Что тут делать режиссеру? (Я, мысленно: ?Склониться?.) И, кроме того, мы же студия, есть элементарная справедливость, нужно дать показать себя - другим. Это актриса западного театра, а не русского. Для нее бы нужно писать отдельные пьесы...