Повесть о старых женщинах
Шрифт:
Софья была польщена отношением Стерлинга — он считал ее женщиной незаурядной. Из этого отношения вытекало, что Софья представляет большой интерес для каждого, кому позволено будет черпать сведения из ее памяти. До этого времени Софья среди знакомых Констанции не встречала никого, кто бы вышел за рамки чисто поверхностного интереса к ее жизни. Возвращение Софьи встретили с безразличием. Ее эскапада длиной в тридцать лет начисто лишилась своего драматизма. Многие даже не слышали, что она убежала из дому с коммивояжером, а тем, кто не забыл об этом или узнал от других, это представлялось довольно банальным событием — через тридцать-то лет! Опасения сестер, что весь город загудит от сплетен,
— Я только что прочел «Разгром» Золя, — сказал доктор.
Софья напрягла память и вспомнила афишу.
— A, «La D'eb^acle», — ответила она.
— Да-да. Какого вы мнения?
Взгляд доктора, предвкушавшего беседу, загорелся. Ему было приятно уже то, что она упомянула французское название романа.
— Я не читала этой книги, — ответила Софья и тут же об этом пожалела, потому что увидела, что доктор обескуражен. Стерлинг полагал, что если человек живет за границей, то знает литературу страны, в которой живет. Однако ему не приходило в голову, что, если живешь в Англии, следует непременно разбираться в английской литературе. Софья с 1870 года практически ничего не читала — для нее последним по времени писателем был Шербюлье{99}. Более того, она была того мнения, что Золя вовсе не так хорош и что он враг своего народа, хотя в это время еще мало кто слышал что-либо о Дрейфусе. Доктор Стерлинг слишком опрометчиво решил, что в разных странах буржуа по-разному судят об искусстве.
— И вы были в Париже во время осады? — спросил он, нащупывая другую тему.
— Да.
— И во время Коммуны?
— Да, и при Коммуне.
— Но это невероятно! — воскликнул доктор. — Позавчера вечером я читал «Разгром» и решил, что вы, должно быть, многое из этого повидали. Не думал, что так скоро буду иметь удовольствие побеседовать с вами.
Софья улыбнулась.
— Откуда же вы узнали, что я была в Париже во время осады? — с любопытством спросила она.
— Откуда? Да я же видел ту рождественскую открытку, которую вы послали миссис Пови в 1871 году, когда все уже было позади. Эта открытка — одна из ее реликвий. Она мне ее показала, когда сказала, что вы приезжаете.
Софья вздрогнула. Она начисто забыла об этой открытке. Ей и в голову не приходило, что Констанция сохранит все те поздравления, которые Софья посылала ей в первые годы после побега. Софья, как могла, отвечала на энергичные расспросы доктора о том, как ей жилось во время осады Парижа и Коммуны. Его бы разочаровала прозаичность ее ответов, если бы он не был полон решимости не разочаровываться.
— Вы очень спокойно об этом говорите, — заметил он.
— Конечно! — не без гордости согласилась Софья. — Да ведь сколько воды с тех пор утекло!
События тех лет, как они сохранились в ее памяти, едва ли оправдывали весь поднятый вокруг них шум. Что там, в конце концов, происходило особенного? Так думала Софья про себя. Даже Ширак казался теперь бледной тенью. Все же, как бы она ни оценивала те события — верно или ошибочно, она пережила их, и ей было очень приятно, что доктор Стерлинг ценит это. Их взаимное дружелюбие обогатилось доверием. Наступил вечер. Лошадь у крыльца грызла удила.
— Ну, мне пора, — сказал, наконец, доктор Стерлинг, но с места не сдвинулся.
— Значит, ничем больше я не могу помочь сестре? — спросила Софья.
— Не думаю, — ответил доктор. — Дело тут не в медицине.
— А в чем же? — напрямик спросила Софья.
— Дело в нервах, — сказал доктор. — Почти целиком в нервах. Я успел немного разобраться в конституции миссис Пови и надеялся, что ваш визит пойдет ей на пользу.
— Она чувствовала себя прекрасно… просто прекрасно… до того, как позавчера ее продуло сквозняком. Вчера вечером ей стало лучше, и вот сегодня утром снова обострение.
— У нее нет причин для огорчений? — доверительно спросил доктор.
— Да какие же причины! — воскликнула Софья. — Откуда у нее настоящие огорчения?
— Вот именно! — согласился врач.
— Я ей все время говорю: ты и не знаешь, что такое огорчения, — сказала Софья.
— В одно слово со мной! — произнес доктор, и глаза его блеснули.
— Сестру немного расстроило то, что вчера не пришло письмо от Сирила, — она обычно ждет его писем по воскресеньям. Но ведь она так ослабла, так нездорова.
— Смышленый юноша этот Сирил! — заметил врач.
— Он чрезвычайно милый мальчик, — энергично закивала Софья.
— Так вы его видели?
— А как же! — смутилась Софья.
Неужто доктор полагает, что она не знакома с собственным племянником? Софья вернулась к разговору о сестре:
— По-моему, ей немного неприятно, что от нас уходит служанка.
— А! Значит, Эми уходит? — понизил голос доктор. — Между нами говоря, не так уж это плохо.
— Я рада, что вы такого мнения.
— Еще год-другой, и Эми стала бы здесь хозяйкой. В таких случаях остается только молча наблюдать — сделать-то ничего нельзя. Право, нельзя.
— Я кое-что сделала, — резко ответила Софья. — Я прямо сказала этой особе, что, пока я здесь, этому не бывать. Сперва я и не подозревала… но когда выяснилось… Вы просто не поверите!
Она предоставила самому доктору догадываться о том, чему он должен поверить. Доктор улыбнулся.
— Да, — сказал он. — Я прекрасно понимаю, что сначала вы ничего не заметили. Когда миссис Пови здорова, она, как у нас говорят, может за себя постоять… Но все же прислуга портится — медленно, но верно.
— Так об этом говорят в городе? — спросила уязвленная Софья
— Как уроженке здешних мест, миссис Склейлз, — сказал доктор, — вам должно быть известно, чем заняты жители Берсли.
Софья сжала губы. Доктор встал и расправил свой жилет.
— Зачем она вообще обременила себя прислугой? — взорвался он. — Она совершенно свободна. Она может жить, не зная никаких забот. Почему она не съездит куда-нибудь, не развлечется? Вашу сестрицу нужно хорошенько растормошить.
— Вы совершенно правы, — взорвалась вслед за доктором Софья. — Я целиком разделяю ваше мнение, целиком! Да вот сегодня утром я думала о том же. Ее следует растормошить. Она тут засиделась.