Повесть о юнгах. Дальний поход
Шрифт:
Падают капли с лопастей весел.
— Теперь понятно, — спрашивает мичман, — почему море соленое?
И хохочет. Долго, раскатисто — так, что в небе отдается.
— Ишь ты! — удивляется мичман и задирает голову. — Гром!..
— «Люблю грозу в начале мая»!
— Ох, баковый! — еще больше удивляется мичман. На минуту он задумывается, потом вдруг приказывает: — Всем надеть нагрудные пояса!
Мы с Юркой помогаем друг другу завязать тесемки.
— Весла на воду!
Грести становится труднее. Мичман наваливается
Разгибаясь, я успеваю заметить, что море исчезает. Оно исчезает за гигантскими дымными шторами дождя.
И он обрушивается на нас.
Это какая-то бешеная пляска воды. Вода сверху, вода снизу…
— Навались!
На темно-сизой поверхности белые пузырьки дождя.
— Два-а, раз!..
У мичмана с козырька фуражки льет, как из водостока.
— Два-а, раз!..
Больше я ничего не вижу — вода, не могу разлепить глаза.
А комсомольские билеты — под пробковыми поясами. Не промокнут!
— Р-раз!
Валек бьет меня б грудь, и я чуть не сваливаюсь с банки. Что такое?
— Лопасть! — кричат сзади. — Лопасть сломал!
У меня падает сердце: натворил… Может, она была треснутая?
— Навались! — торжествующе кричит мичман.
А гроза прекращается — так же сразу, как налетела. Снова бьет солнце. От наших пробковых поясов, от воды, от красной физиономии Кашина идет пар.
— Фамилия? — Мичман смотрит на меня.
— Савенков.
А что я — виноват?
…Мы выстраиваемся на причале.
— Юнга Савенков, выйти из строя!
Выхожу.
— Юнге Савенкову за отличную морскую службу объявляю благодарность!
Я молчу.
— Ну?!
— Служу Советскому Союзу!
— Вот так. — Мичман доволен. — А это сохраните. — Он протягивает мне кусочек лопасти. — Такое не часто бывает. Р-разойдись!
Строй вздрагивает, ломается. Кашина обступают. Он тычет Сахарова в грудь:
— Сломай мне валек — я тебе три наряда вкачу! Понятно? А если лопасть, тогда — благодарность. Хорошо, значит, греб — и сильно и умело. Понятно?
— Может, она была треснута? — спрашивает Сахаров.
Вот тип!
— А может, вы думаете, я состояния шлюпки не знаю? — Мичман вытягивает из кармана часы. — Перекур! — Он смотрит на циферблат: — Пять минут, и как раз к обеду вернемся… — и щелкает крышкой.
— Ничего себе! — говорит Леха. — Уже обед!
Кашин раскладывает на валуне китель и поясняет:
— Земля-то вертится!
А по-моему, она качается. Колени дрожат. Я опускаюсь на песок и вижу, как ребята один за другим валятся рядом, блаженно распрямляя горящие ладони.
Дымное, сверкающее, огромное, качается перед нами море.
И только Юрка стоит. Смотрит на море. Совсем не исподлобья. И складки у него на переносице нет.
XVI
— Не служба, а малина! — сказал я.
— Черника, — серьезно поправил Вадик.
Мы сидели у костра и варили в миске варенье из черники. Мы были «дневальными у шлюпок». На Горелом озере. Бывают и такие наряды!
Чернику я собрал на небольшом островке. Вон он, его отсюда видно. Сходил туда на шлюпке, и все. А вообще-то ягод сейчас в лесу везде полно.
— Нет, а сахару маловато, — сказал Вадик.
— Съедим и так…
Съели.
— Может, еще соберем? — спросил я.
— Сахару-то нет…
Вадик подобрал ноги, положил на колени подбородок и лупоглазо уставился в одну точку. Потом достал из кармана огрызок карандаша. Еще посидел. Стал что-то писать в тетрадке по радиотехнике.
«Сочиняет», — заскучал я.
Если человек сочиняет, с ним не разговоришься.
Зато я первый услышал, как слева, где тропинка, зашелестели кусты, увидел мелькающее в листве платье и желтый сарафан.
— Здравствуйте!
Передо мной стояла яркая, синеглазая женщина — жена одного из старших офицеров:
— Нельзя ли нам перебраться на остров, за черникой?
Она сделала испуганные глаза и улыбнулась.
А чуть позади стояла Наташа…
— Можно! — сказал я, стараясь не задохнуться.
Оглянулся на Вадика. Он сочинял…
— Пожалуйста. Вот к этой шлюпке!
Они подходили. Я слышал. А посмотреть не смел.
— Я не упаду? — спросила жена офицера. — Будьте любезны, дайте мне руку! Спасибо. Ой!..
Наташа сошла сама. Дочь Авраамова!
Они усаживались на корме. Я вдруг понял, что, когда возьмусь за весла, мы окажемся лицом к лицу… А почему бы и нет?
Так… Весла в уключинах, все в порядке. Я оглянулся еще раз. Вадик сочинял!..
— Как вы быстро гребете! — щебетала яркая женщина. — Это вы здесь научились?
— Здесь.
Я оглянулся — островок был уже близко. Действительно, быстро… А зачем? Но шлюпка такая легкая, а вода гладенькая. Не то что на море.
— Никогда не думала увидеть на Соловках такую красоту! — восторгалась женщина. — Эти могучие леса, озера…
Наташа молчала.
Я очень хотел посмотреть на нее и не мог — не решался. Хоть бы спросила о чем-нибудь… Ведь уже скоро — шлюпка идет быстро! Гребок. Еще гребок…
Я посмотрел.
Наташа опустила ресницы.
Навсегда, на всю свою жизнь напомню ее серые глаза. Оказывается, они вовсе не голубые! Почему-то после того вальса я думал, что они голубые. И маленький розовый шрам на щеке. И ее пальцы, заплетающие косу. И еще — длинную, совсем свежую царапину у нее на ноге, ниже колена.