Повесть о Жене Рудневой
Шрифт:
Встреча как нельзя была кстати. Наскоро сообщили друг другу дивизионные и полковые новости, штурманы рассказали несколько смешных случаев, сдержанно отозвались о командирах и, уговорившись вместе поужинать в аэродромной столовой, убежали по своим делам. На душе у Жени сделалось веселее.
На следующий день на другом тяжелом бомбардировщике удалось дотянуть до Батайска, и снова пришлось пережидать плохую погоду. Снова Женя испытала знакомое состояние: она уехала из полка, прошло два дня, но мыслями она оставалась в Пересыпи. Так же в 41-м, когда уезжала в Энгельс,
Из-за тумана, из-за различных, связанных с войной задержек только на четвертые сутки утром Женя добралась до Харькова. Дальше самолет лететь не мог — в мотор попала стружка. Ехать в разбитый, разгромленный город не хотелось, и она осталась на аэродроме. Она села на лавку возле какого-то сарая за кромкой летного поля так, чтобы держать в поле зрения свой самолет, подняла воротник, нахохлилась. Сначала около самолета хлопотали техники, потом вытерли руки ветошью и ушли, но инструменты оставили, а с ними и надежду на свое возвращение и отлет. Женя стала думать о доме, представила встречу, об этом думать было интересно. Она решила, что сначала посмотрит на своих в окно, долго будет подсматривать, притаившись снаружи, а потом… Если бы у нее был ключ… Проникла бы в квартиру тихонько, незаметно и села бы за стол, а мама в это время вошла бы в комнату…
— Загораем, старший лейтенант?
Женя подняла голову на голос. Перед нею стоял высокий капитан в новой шинели, в новых ремнях, в фуражке с черным околышем и маленькими танками в петлицах.
— Не возражаешь, посижу здесь — приткнуться негде.
Она кивнула, чуть улыбнулась.
— Я вас за мужчину принял, — сказал капитан. Голос у него стал другим, мягче, деликатнее, в глазах проглянула заинтересованность. Он сел рядом и, чтобы заполнить паузу, полез в карман галифе за папиросами, достал пачку.
— Не курите?
Женя отрицательно мотнула головой.
— Этот ждете? — Покатал в пальцах папиросу. — Я тоже. Добирался сюда всеми видами наземного и подземного транспорта, — ну, про подземный это, конечно, сверх комплекта, — а потом надоело, думаю: вручу свою жизнь людям крылатой профессии, тем, «кто с моторным громом пулей вырывался из-за туч», а они вот стружку в движке поймать не могут. Да, нежные создания — авиамоторы, не то, что наши дизеля. Вы извините меня, может, задел…
— Меня не очень, а вот техники наши обиделись бы.
— А вы, значит, не из тех, кто витает в облаках? В переносном, конечно…
— Как раз из тех. Только в прямом…
— По штабной части?
— Я — штурман полка.
Капитан недоверчиво пробормотал:
— Оригинально. Ну, а я — командир бригады…
— Да нет же, я не обманываю, я вовсе не смеюсь над вами.
Женя покраснела, улыбка вышла виноватой. «Фу, глупо — будто бахвалюсь».
Танкист поверил, и невозможно было не поверить Жене, когда она так краснела и такие были у нее глаза — без тени лукавства.
— Тогда разрешите от всего сердца представиться: Вячеслав Скворцов. Остальное доскажут мои знаки различия.
Женя пожала танкисту руку, назвалась и в тон ему сказала:
— Мои знаки
— А я отставной замнаркома автотранспорта. Не верите? Честное слово, не обманываю, не имею привычки. Вы подумали, наверное, что из союзного наркомата? Нет, совсем в маленькой автономной республике…
— Первый раз разговариваю с такой важной персоной. Вернусь в полк, буду перед нашими девочками хвастаться.
— Иронизируете? Какая я персона! Простой солдат.
Жене нравилось разговаривать с кареглазым капитаном, который с первых минут знакомства показался ей человеком добрым и простодушным. Выяснилось, что Женин полк помогал продвигаться вперед по Кубанской земле танковой части, в которой служил Слава, и это их обоих расположило друг к другу. А когда Женя сказала, что едет в отпуск к маме в Лосиноостровскую под Москвой, капитан совсем расцвел.
— Так, значит, мы с вами земляки, оба северяне — я из Горького. Тогда давайте еще раз вашу лапку пожму. Вот так сюрприз приятный приготовила судьба.
И потому, что Слава смотрел на нее заинтересованно и внимательно слушал, Женя говорила охотно, пространно, с удовольствием рассказывала о своих девочках, оставленных в Пересыпи. Когда же начинал говорить он, Женя вслушивалась в его голос, смотрела на него неотрывно, с охотой отвечала смехом на его шутки…
Тем временем к самолету вернулись механики, повозились недолго, но хлынул дождь, и они ушли, на этот раз собрав свои инструменты. Осталось неясным: испугались ли разошедшегося дождя, или осознали бесполезность попыток отремонтировать двигатель? Ни Женя, ни ее новый знакомый не заметили сразу их перемещений и начавшегося проливного дождя. Хватились только тогда, когда аэродром совсем обезлюдел.
— Эге, дело плохо, — тревожно, с пониманием обстановки, заключил капитан. — Пора наводить справки, что-то не нравится мне эта тишина.
Руководитель полетов, не глядя на них, буркнул:
— Сегодня машины не будет.
— Ох, уж эта авиация! — сокрушенно вздохнул Слава.
От Харькова до Москвы они добирались поездом четверо суток. Теперь все транспортные хлопоты за двоих взял на себя Слава. Он стоял в очередях, пробивался к замученным, охрипшим военным комендантам, ловил и сопоставлял разноречивые слухи о поездах, докладывал их Жене, которая сидела в стороне на двух рюкзаках и с интересом присматривалась к новому для нее тыловому быту.
Они ехали по разоренным местам Белгородской, Курской и Орловской областей, откуда всего несколько месяцев назад ушла война, разбросав по земле свои страшные отходы. На месте сел и деревень торчали почерневшие печные трубы, там и здесь стояли танки без башен, земля вдоль путей была перекопана. Поезда (они пересаживались с одного на другой) еле тащились, долго стояли…
Забравшись в очередной раз в темный пассажирский вагон, Женя и Слава радовались своей удаче.
— Объявляю вам благодарность, товарищ квартирмейстер, — говорила Женя. — А теперь к столу.