Повесть об Атлантиде и рассказы
Шрифт:
— И все это — правда? — спросил он.
Снова проплыли перед Юркой мраморные дворцы и башни, снова возникла в памяти чудесная сказка о белоснежных городах, стоявших над голубым морем. И слова Виктора Николаевича были как бы продолжением его мыслей:
— Это правда, ребята, и вместе с тем неправда. Тут все перемешалось. Раньше я мечтал открыть Атлантиду. В книгах о ней было слишком много догадок и мало достоверного. Я не нашел точных ответов в книгах и тогда сам придумал ее…
— А все-таки — придумали, — с сожалением сказал
— Да нет! Атлантида на самом деле была! Понимаете? Была! Но никто не знает, какая она. А я придумал для себя такую, какую мне хотелось, где я сам стал бы жить. Вот она и стала для меня правдой. Она была не похожа ни на одну страну в мире! Я прожил в ней до шестнадцати лет. А потом… потом я вырос. Вместе с отцом я проехал от Москвы до Ташкента и удивился: как много у нас городов. Затем проехал от Ташкента до Красноярска и опять удивился: как их еще мало… Всюду строили… но к северу и к югу от этих строек лежали совсем неизведанные земли. Вот как у вас… Не знаю, как вышло, но я стал забывать Атлантиду. Ведь открывать интереснее, чем придумывать. Это не очень понятно? Я попробую объяснить…
— Не надо, — сказал Юрка. — Я, кажется, понимаю. Я давно уже понимаю… У меня был друг. Павел Алексеевич… Он был очень смелый и мечтал стать моряком. И никто не думал, что он такой смелый. А теперь про него напишут в газете…
А Димка и Петька смотрели на учителя так, будто увидели его впервые. Им казалось, что на кровати сидит и размахивает забинтованными руками почти такой же, как они, мальчишка. Этот мальчишка придумал себе страну и играл в нее. Он тоже искал… И тоже не находил. И, быть может, потому стал теперь понятнее и проще.
И это было открытие второе, пока еще не осознанное.
— Раньше я бы ни за что не подумал, что это его тетрадка, — сказал Петька, когда они вышли из больницы.
И всем было понятно, что это действительно могло быть только раньше.
Вечером Юрка долго не ложился спать.
Он бродил по комнате, думал, и неожиданно ему захотелось рассказать обо всем, что произошло с ними в это лето. Но рассказывать было некому.
И тогда Юрка, повинуясь какому-то смутному, но властному чувству, присел к столу и взял лист бумаги. Он долго сидел над этим листом, грызя карандаш. Потом написал: «Наш поселок называется Усть-Каменск. У нас часто бывают морозы. Много комаров. Мы живем у самого Енисея и Тунгуски…»
Юрка писал и чувствовал, что слова перестают подчиняться ему, что их слишком мало, что они совсем не такие, как мысли. Ему хотелось написать вовсе не так, а стройнее и громче. Ему хотелось, чтобы слова кричали, как трубы.
Он зачеркнул все и начал снова. Но и новые слова показались ему бессильными и чужими. Буквы — с наклоном влево — легли на страницу ученической строчкой. И Юрка подумал, что нужно попробовать написать прямо, как пишут взрослые.
Так он просидел до полночи.
А когда пришла мать и загнала его в постель, он сказал ей:
— Знаешь, мама, я буду писателем.
Это было открытие третье.
16. Дорога
В конце августа потемнели в тайге озера, поплыли по ним листья: золотые кораблики с иззубренными бортами. Под холодным ветром зацвела тайга, вспыхнула, сжигая летнюю красу. Но осеннее пламя не греет. И пароходы, пришедшие с севера, гудели простуженными басами, будто уже хлебнули зимы там, у моря.
В конце августа уезжала Лена.
Она пришла в Усть-Каменск вместе с отцом и Сергеем Михайловичем. В тот же вечер они разыскали дом Аленовых. Отец Лены долго тискал руку смущенному Юрке, смотрел на него с удивлением и говорил: «Ну… Вот, значит, как! Думал: побольше ты, постарше…»
Потом Лена с Юркой сидели на бревне у дома. Юрка рассказывал ей о пожаре, о начальнике пристани. Лена похудела за эти дни. Толстая коса, перекинутая через острое плечо, казалась непомерно тяжелой. Лена слушала рассеянно. Улыбалась вежливо, но грустно. Может быть, ей не хотелось уезжать?
Юрка смотрел, как она шевелит губами, будто повторяя про себя его слова, и внезапно подумал, что хорошо было бы, если бы Лена училась в их классе. Затем так же внезапно подумал о себе: красивый ли он? Сейчас ему очень хотелось быть красивым.
Как великую тайну, он сообщил Лене, что твердо решил стать писателем. Он думал, что она удивится. Но она сказала:
— Да? А вот Петя говорил, что он будет летчиком. Летчиком — не хуже.
И Юрке стало очень обидно.
Потом пришел Петька и сел на бревне, как хозяин.
— Здравствуй, Лена.
— Здравствуй, — сказала Лена. — Я завтра уезжаю.
— На «Иртыше»… — сказал Петька.
— Ты придешь нас провожать?
— Придем.
— Пароход уходит, в девять часов.
— В девять двадцать, — сказал Петька.
Они замолчали. Но молчали они как-то по-особому, словно не хотели разговаривать при Юрке. Юрке стало еще обиднее, и он ушел в дом. Его не задерживали. Когда он выглянул через несколько минут, они все еще молчали. А когда он выглянул во второй раз, то их уже не было. И уж это было так обидно, что он лег в кровать не раздеваясь.
Впрочем, спал Юрка крепко.
Утром зашел за ним Петька, и они вместе отправились к пристани.
На берегу стояли Сергей Михайлович и Лена с отцом. Димки не было.
— Где Дима? — спросила Лена.
Сразу все забеспокоились и стали строить догадки о том, где Димка и почему его нет, как будто сейчас это было важнее всего.
Пароход прогудел один раз.
— Давайте прощаться, — сказал Сергей Михайлович. — Дима, наверное, не придет.
— Ну… — отец Лены пожал Сергею Михайловичу руку. — Будем здоровы! Спасибо тебе за все.
— Обратно к себе вернетесь или сюда? — спросил Сергей Михайлович.
— Не знаю. В станке-то у меня дом… дом можно продать, конечно…