Повесть об одном эскадроне
Шрифт:
Донесся хриплый паровозный гудок. Чернильная темень скрадывала расстояние, и поезд, казалось, был уже совсем близко. Успеют ли ребята?
Заряд взорвался не под колесами, как хотел Ступин, а метрах в, пятнадцати перед паровозом. Локомотив с грохотом полетел под откос, за ним две платформы с броневиками. Остальные остались на рельсах — скорость была невелика, — но тяжелые машины, стоящие на платформах, оборвав тросы креплений, с лязгом и скрежетом полезли друг на друга и, разметав ограждения, рухнули с насыпи вниз.
Сброшенные
Защелкали винтовочные выстрелы. Один за другим солдаты падали… Дубов хотел было крикнуть, чтобы прекратили стрельбу, но подумал, что сейчас вряд ли кто выполнит команду.
К нему подполз Ступин.
— Хорошие поминки! — прокричал он хрипло в самое ухо командира. Дубов кивнул головой, ни слова не говоря.
Стрельба затихла. На насыпь осторожно поднялся Харин и, поминутно оглядываясь, пошел вдоль уцелевших платформ к хвосту состава. Откуда-то из темноты щелкнул сухой револьверный выстрел — Харин присел за платформу и громко ругнулся.
Дубов заметил направление, в котором блеснула вспышка выстрела, и прыгнул в густую темноту.
— Куда, командир? — крикнул ему вдогонку Ступин.
Дубов не отвечал. Он чувствовал только, что злость, не израсходованная в коротком бою, требует выхода.
Скоро в кустах раздался выстрел, потом еще один. Ступин бросился вслед за командиром.
Шагов через десять он столкнулся с ним. Дубов тяжело дышал и одной рукой запихивал, в кобуру маузер. В другой руке он держал офицерскую планшетку.
В конце состава Харин обнаружил теплушку..
Старенький, потрепанный, видавший виды вагончик в ярком пламени горевших под насыпью броневиков казался особенно облупленным. Щеколда на двери была задвинута и крепко стянута проволокой. Фома потрогал щеколду, испытующе посмотрел на дверцу, потом забарабанил по стенке вагона прикладом карабина:
— Эй, есть кто?
Вагон молчал. Подошли еще несколько разведчиков.
— Гляди, Фома сокровища нашел, — крикнул Лосев.
Внутри вагона что-то загрохотало, раздался лязг и скрежет железа, затем все стихло.
— Эй, кто там, выходи! — еще раз потребовал Харин.
Вагон молчал. Подошел Дубов.
— Чего там, Фома, открывай, — сказал он.
— Сейчас. — Фома откинул щеколду и, подняв карабин, встал наискосок от двери. — Ну-ка, Лосев, отворяй.
Разведчики отступили в стороны. Дубов встал рядом с Фомой, достав на всякий случай наган из кобуры.
Дверь противно заскрипела и поехала на заржавевших роликах в сторону.
В проеме ярко освещенный отблесками пожарища стоял Яшка Швах. Он картинно отдал честь командиру и доложил:
— Товарищ командир, красноармеец
Разведчики оторопело молчали. Яшка присел на корточки и, подмигивая товарищам, сказал Фоме:
— Спрячь свою пукалку — нехорошо так. встречать друзей…
Громыхнул засов. Наташа испуганно привстала с топчана. Дверь с протяжным скрипом отворилась, и в камеру вошел высокий офицер с корниловской эмблемой на рукаве кителя. Вчера его Наташа не видела.
А если бы видела, не забыла. Всем, кто хоть ненадолго встречался с капитаном, крепко западало в память его лицо. Острое, всегда тщательно выбритое, оно привлекало внимание медальной четкостью всех черт.
Прямой хрящеватый нос переходил в лоб плавно, почти не спотыкаясь на переносице. Так же плавно лоб уходил далеко назад, к затылку — капитан был лыс и голову брил. Он не без основания гордился формой своего черепа — продолговатого, вместительного, красивого. Но больше всего поражало наблюдателя то, что на лице у капитана не было ни единой морщинки. А ему перевалило за сорок. Даже когда капитан улыбался, тугая кожа не собиралась в складки и ямочки, а только стягивалась, как гуттаперчевая и оставалась ровной, блестящей, упругой. В этом было нечто неестественное, змеиное. Будто капитан раз в год менял кожу — выползал из желтых, сморщенных остатков обновленный, вечно молодой и холеный. Наташа засмотрелась на офицера и не сразу заметила часового, который нес погнутую миску и кусок черствого хлеба.
— Доброе утро, мадемуазель. Прошу прощения за столь ранний визит, но, как видите, у меня был неплохой предлог, — проговорил офицер, бесцеремонно разглядывая девушку. — Правда, если признаться, мне было просто любопытно познакомиться с нашей новой постоялицей. Ведь это такая редкость встретить в наших стенах прелестное существо…
Офицер жестом приказал часовому поставить миску на топчан и уходить.
Наташа молча смотрела на своего тюремщика.
— Что же вы не едите? Вам не по вкусу наша кухня?
Из чувства протеста Наташа взяла ложку и попробовала есть. Похлебка показалась ей отвратительной, но горячее было приятно после долгого сна, и она незаметно съела полную миску.
— О, да вы, я вижу, не потеряли аппетита у нас, как не потеряли и румянец на щеках!
— Благодарю вас, господин… — Наташа замялась, пытаясь разглядеть погоны на плечах контрразведчика.
— Капитан, — подсказал тот. — Капитан э… гвардии. И производства 1916 года. Как видите, барышня, я не сделал карьеры в этой войне, которая принесла многим генеральские погоны. Особенно в среде ваших новых друзей, красных. Говорят, там даже солдаты могут стать командармами… Кстати, ваш друг начдив? Или вы обращаете ваше благосклонное внимание только на командующих?