Повесть провальная
Шрифт:
В конце октября ситуация на Холме достигла своего апогея. В ночь на двадцать седьмое произошло небольшое землетрясение в соседнем Казахстане, и Монумент стал проваливаться вдвое быстрей, чем прежде.
— А что вы хотите? У них тряхнуло — у нас отозвалось, — туманно пояснил умный директор Павел Иванович из НИИ. — А ведь я же предупреждал: угол трения надо было учитывать!
Но учитывать было уже поздно. Приехавшие на Холм ученые мужи молча постояли у Монумента, уже на треть погрузившегося в землю, и так же молча удалились к себе в Академию наук. Прямо скажем, нехорошо мужи поступили. Зато депутатская
Пока было тепло, народ на Холм приходил, ни без того. А ближе к холодам количество любопытных постепенно пошло на убыль. Еще приезжали, еще смотрели и ахали, но все равно потом разворачивались — и уезжали, каждый по своим делам. А что? Прикажете денно и нощно здесь караулить? А какая Монументу от нас, извините, польза? Свою скромную лепту на спасение мы внесли? Ну, как же, всем миром собирали! Вот пусть ФСП всем этим делом теперь и рулит.
Однако рулили в ФСП недолго: оказалось, что средств на спасение памятника собрали крайне мало, прямо кот наплакал.
— Эту сотню я помню — лично ее вкладывал. А остальное где?! — бушевал на очередном заседании правления Фонда предприниматель Задрыгин. Несгораемый сейф уныло демонстрировал свое содержимое, причем мелкими купюрами, и молчал как партизан.
— Ясно, где: на организационные мероприятия ушли, — скупо отвечал чиновник Колобанов. — Вот, конкурс собираемся проводить среди предприятий и организаций, достойного подрядчика для работ по спасению Монумента будем выбирать…
При слове «конкурс» предпринимателя пробил нервный тик. Задрыгин и сам не раз участвовал в подобных мероприятиях и прекрасно знал, чем все это дело кончается: наобещают с три короба, а в итоге не только дело завалят, а деньги за это получат, но даже и лишнее под себя подгребут.
— А где Навродин? Почему председателя нет? — спросил Шпицгольд, с утра маявшись зубами и потому не обративший на сейф никакого внимания.
— В Москве наш Навродин. Дополнительные субсидии, а может, и субвенции на Монумент выбивает, — вздохнул Колобанов. — На той неделе еще уехал. Дней через десять вернуться обещал.
А что, действительно, Навродин обещал вернуться? А где тогда тот желтый чемодан на «молниях», с которым Костя в свое время в Баден-Баден смотался? Да не его ли захватил с собой гений, когда во вторник в аэропорт уезжал?
— Чемоданов у нас много бывает, обо всех и не расскажешь, — давал потом интервью одной бойкой газете грузчик аэропорта Козлов. Да, то самый, из бывших прорабов. — На «молниях», говорите? Да с таким багажом нынче кто только не ездит! Депутат вот у нас часто в столицу мотается, потом еще по финансам который…
Ничего этот грузчик-прораб толкового не рассказал!
Зато опять развернулся в полную силу и мощь журналист Ал. Серебряный (Вертопрахов). Ах, какую он резкую статью в «Вечорке» забабахал! Какими гневными словами сбежавшего Навродина обложил! Досталось всем — левым, правым и виноватым. Мэру Дурину тоже досталось, но не сильно. К тому времени Аркадий Филиппович уже стоял, очи долу, перед инспектором из Минфина и давал ему скупой отчет о потраченных бюджетных деньгах.
Дело заворачивалось хотя и громкое, но довольно хлипкое. С одной стороны, активно готовились к Годовщине, а это всячески приветствуется. С другой же, Монумент продолжает проваливаться сквозь землю, что можно рассматривать как типичный форс-мажор. Опять же, закон о бюджете возьмем: хоть где-нибудь мелкой строчкой про катаклизмы на Холме сказано? Да ведь ни буковки! А на кого, извините, бюджетные деньги вешать? На Монумент, пока еще тот целиком под землю не ушел?
Стоит ли говорить, что в Минфин проверяющий отбыл в большом расстройстве. А мэр Дурин вслед за этим подался в долгосрочный отпуск, из которого уже не вернулся. Хотя на Холм Аркадий Филиппович даже больным каждую неделю приезжал, и потому последний час Монумента он все же застал, было дело.
Произошло это в декабре, девятнадцатого, ближе к вечеру. В числе немногих видел мэр, как Монумент вдруг содрогнулся, словно бы потерял под собой последнюю опору, и вслед за этим стал быстро уходить под землю, которая засасывала его, подобно гигантской воронке. Рука с мечом еще продолжала грозить вечернему небу, но продолжалось это недолго. Стальные тросы внутри сооружения лопались, и Монумент покрывался трещинами прямо на глазах. Последним скрылся в воронке огромный бетонный меч, с красным фонариком на острие. Не соврал Фуфлачев-послушник! Пусть не сто тысяч, но штук триста лампочек электрики на Монумент все же повесили. А куда остальные делись? Да кто же сейчас разберет?..
«Как же так? — думал Аркадий Филиппович, неторопливо спускаясь по бесконечно лестнице. Вопреки многолетней привычке, на этот раз он возвращался домой пешком. — Вот стоял этот Монумент, и все было хорошо: каждый год к Годовщине готовились, столько денег на мероприятия тратили… А теперь вот исчез он — и что? Да ничего вокруг не изменилось!»
И в самом деле, немногие очевидцы только что происшедшего рубаху на груди не рвали и голову даже табачным пеплом не посыпали. И это было Дурину непонятно. Хотя, с другой стороны, что — Монумент? Один упал — другой можно поставить, было бы желание! «А может, он здесь и вовсе не нужен? Храм на Холме стоит — и хватит. Вот тебе и вера! Молись за всех убиенных и сгинувших… И кому там мечом грозить?» — вдруг подумалось мэру. Признаться, совсем неожиданно, даже для него самого. А посему судьбу он искушать не стал — отбросил мысли в сторону и заторопился вниз по лестнице. Дождался внизу троллейбуса — и поехал домой.
В подземном переходе его неожиданно окликнули.
— Борис Семенович? Признаться, не ожидал, — пробормотал Дурин, которого вынужденный отпуск сделал гораздо внимательней к окружающим, чем это было прежде. — Что вы тут делаете?
— Да вот же, издательство мою «Круговерть» наконец-то выпустило, а в магазине брать отказываются, — сурово отвечал Гулькин. Здесь Дурин заметил раскладной столик со стопкой книг в обложках с золотым тиснением и сразу все вспомнил и понял.
— А почему не берут-то? Книга хорошая, толстая…
— Да наплевательство в магазинах засело, поэтому и не берут, — с прямотой бывалого литератора отвечал Гулькин. — Рисковать, видишь ли, не хотят! Боятся, спроса не будет. Монумент ведь, того и гляди, под землю уйдет.
— Уже ушел. Лично видел, — вздохнул Дурин. — Такие дела.
— Да что вы! — ахнул Гулькин, враз темнея лицом. — Эх, не мог он еще пару месяцев простоять! Глядишь, я все бы и распродал. А теперь?..