Повести и Рассказы (сборник)
Шрифт:
— Ведите. Вторая.
— Нет, подождите, как же так? — заволновался мужчина. — Там же ребенок?
Его уже выволокли из комнаты, когда он крикнул:
— Сынок! Адрес запишите! Адрес!
Ниордан был ас своего дела. Хаяни — новичок. Но и он без всякого волмера уловил свойственную импатам… эйфорическую отрешенность… особую сумасшедшинку, одним словом, ту неуловимую особенность, которую непрофессионалы и не заметят сразу.
— Становлюсь скафом, — подумал Хаяни.
Это враки, что он решил покончить с собой с отчаяния — отчаяния не было. Это враки, что он готовился к самоубийству все время, сколько был скафом. Так многие потом говорили, даже с уверенностью, даже факты припоминая, но это неправда. Хаяни ни о чем таком всерьез не думал. Он всегда чувствовал, что делает не так и не то, мучился, разумеется, и разумеется, без мрачных мыслей не обходилось, но почему он все-таки учудил такое, не знает никто, в том числе и сам Хаяни.
А все было просто. Когда он увидел эту женщину — лет тридцати, уже не юную, усталую очень и не очень испуганную, пожалуй, даже меньше всех предыдущих испуганную, именно в тот момент нарыв прорвался (может быть, независимо от появления женщины). Он сразу заметил, чуть ли не раньше, чем Ниордан, что женщина больна, тут и слепой бы заметил — ярко выраженная вторая стадия в начальном периоде (даже подрагивание ресниц, о чем во всех книгах пишется, но что наблюдается далеко не так часто).
Женщина стояла чуть ссутулившись, и оранжевая вуалетка-невидимка с этакой узорчатой изящной тюбетеечкой, заранее снятая, покачиваясь, свисала с ее правой руки. Она ждала, что ее пропустят, явно ждала, и… черт!..тут невозможно объяснить сколько-нибудь понятно… Хаяни откинул свою вуалетку, подошел и женщине вплотную, взял за плечи (мешал автомат в руке) и поцеловал ее в губы. Женщина отшатнулась.
— Дурак! — заорал Сентаури, а Ниордан сказал наждачным голосом, полуобернувшись к конвою:
— Вторая. Обоих.
— Ну зачем, зачем, идиот, кретин, пиджак, ну что ты наделал, что доказал, к чему?!!
А Хаяни уже нравилось то, что он сделал, ему казалось — он поступил верно, он испытывал радость, а воспоминание о будущей смерти, почти неощутимое, и мешало этой радости, и наполняло ее достойной печалью.
Женщина билась в руках конвойных и пронзительно визжала, а Хаяни сказал Сентаури:
— Будь так добр, проводи меня до машины
И тот, яростно глядя ему в глаза, сдерживая себя, ответил:
— Пожалуйста.
… В зал входят какие-то люди, среди них Мальбейер. Потирая руки, улыбаясь, будто что-то сейчас приятное скажет, он направляется к Дайре. По пути очень вежливо кивает спинам диспетчеров. Молчу, молчу, молчу!
— Ну что тут у вас, Дайра, дорогой друг Дайра?
Мальбейер неприличен. На него невозможно поднять глаза.
— Ах, сколько же здесь приборов и какие все допотопные! И/ как, не поймали еще?
— Нет, — отвечает Дайра и снова наклоняется к файтингу. — Продолжайте.
— Это вы не мне, — уточняет Мальбейер. Дайра отрицательно мотает головой (тише!) и поднимает указательный палец
— Тут женщина одна, — слышится в наушниках. — Триста пятый, говорит, провожала. Кинстер, похоже, туда садился.
— Она что, по фотографии узнала?
— Нет. Разве узнаешь? Странный, говорит, тип. Нервный такой. И длинный. Мужчина.
— Какой, говоришь, рейс?
— Триста пятый. На Рамс.
— Ага, так.
И Дайра замирает и уже ничего не может. Мальбейер, причудливо изломившись, глядит ему в глаза, а спрятать их невозможно, не может скаф чувствам своим поддаваться — профессия, нельзя ему. Разве не говорил я, что судьба любит драматические ситуации. Ифигения, шутка гения. Отец закрывает лицо плащом, чтобы люди не видели его горя, да? Гениальная, говорят, находка, мол, горя не передать, не любит оно чу… Триста пятый на Рамс, на Рамс, триста пятый, пялится, что он так… триста пятый, триста пятый, вдвоем, ах ты, как же нескладно все получается!
— Список пассажиров. Срочно! — говорит Дайра. Не понимают. Не понимают!
— Триста пятого рейса список!
— Какой список, вы что? Давно уже никаких списков не ведем, — говорит один из диспетчеров. У него лицо как натруженная ладонь. Остальные молчат. Дайра морщится и тихонько стонет, словно с досады. Смотрят. — Как карантин кончился, с тех пор и не ведем.
— Кто приказал? Молчание.
— В чем дело? — спрашивает Мальбейер, а глаза у него горят, он все понял, однако спрашивает зачем? Ришелье или Рашелье, как правильно? Сколько блеска вокруг, как все-таки много красоты вкладывают в приборы, надо дело делать, надо дело делать, он там сидит у окна, а через несколько кресел, спрятав под вуал… скорее, узнать, что?!
— Свяжитесь с триста пятым. Когда у них связь. Скорее Дайра говорит, обращаясь ко всем, словно помощи просит, нет, требует, нет, вымогает.
Диспетчер с натруженным лицом заглядывает в свои бумажки и глухо отвечает:
— Связь через двадцать минут. Вызвать вне графика?
— Да. Нет. Испугаются. Еще паника начнется. Подождем.
Ну, где ж эта баба?
Что-то бормочет файтинг, и Дайра отвечает что-то, сам толком и не знает что, но, видно, все правильно говорит, потому что никто не удивляется и не переспрашивает. Мальбейер, наклонившись вперед, с хищным лицом мечется по диспетчерской, и ничего нельзя сделать, подождал бы денек, ну опоздал бы к занятиям, господи, зачем же я его гнал-то… или не Ифигения там была?.. зачем же так старался избавиться, полицейские, застывшие в оцеплении, оцепеневшие в оцеплении, оцеплявшие в оцеплении — импаты нужны, чтобы жили скафы, скафы нужны, чтобы умирали импаты, банально, аксиома, а где теорема?
…на всех посадочных площадках маршрута.
— Что? — переспрашивает Дайра.
— Я говорю, друг капитан, — повторяет Мальбейер, — надо бы распорядиться, чтобы их ждали на всех посадочных площадках маршрута.
Пока Дайра отдает нужные приказания, вводят женщину. Дама средних лет, в прошлом шикарная, модное лицо, но от него уже мало помощи, все в прошлом.
Скаф, который ее привел, с видимым наслаждением откидывает вуалетку.
— Вот она. Та, что Кинстера видела.
Дама вертит в руках микроскопическую сумочку. Суетливо кивает в подтверждение. На ней изящный шлемвуал «Молодежный», вуалетка прозрачная, коричневого цвета.
— Вы можете снять свой шлем, — говорит Дайра. Он терпеть не может разговаривать с женщинами в шлемвуалах. Со смерти жены. Нервное. Дама мнется и говорит: «Боюсь».
— Можете не бояться. Здесь находятся только те, кто прошел проверку. Снимайте, снимайте.
Он смотрит на скафа, который ее привел, и спрашивает взглядом, прошла ли проверку она.
— Первым делом, — говорит скаф. — Не надо ждать! — неожиданно для себя взрывается Дайра. — Связывайтесь! Связывайтесь!
— Триста пятый, — говорит второй диспетчер, и все поворачиваются к нему. — Триста пятый, подтвердите связь.