Повести и Рассказы (сборник)
Шрифт:
— Триста пятый! Слушаю вас!
В дверях Сентаури. Без шлема он кажется еще более высоким, сильно курчавятся седоватые волосы, усы и борода, тоже в колечках. Смешон.
— Только что… — трагически начинает он.
— Тихо! — неожиданно для всех рявкает Мальбейер. По его знаку Леон трогает на панели светлую точку, и снова по залу разносятся шипение и рев.
— Ну! — кричит Дайра и встает со стула.
— Дайра, тут у нас…
— Потом, потом!
— Триста пятый, слушаю вас! Триста пятый!
— Что там еще? — говорит Мальбейер.
— Дали
— А Хаяни покончил с собой, — как бы между прочим сообщает Сентаури, курчавый, вульгарный вестник.
Дайра беспомощно бросает взгляд в его сторону, и снова к диспетчеру.
— Что же нам теперь всю страну на ноги поднимать из-за одного импата, — стонет он.
— Не из-за одного, — с печальной задумчивостью говорит Мальбейер. — В том-то и дело, что не из-за одного, дорогой мой друг Дайра. Они там теперь все…
— Хаяни покончил с собой, вы слышите?
— Ну так уж и все, — Дайра подходит к Леону, хватает его за плечо. — Вызывай еще раз.
— Триста пятый, триста пятый! Подтвердите связь! Шипение. Рев. Все сгрудились вокруг Леона, уставились на экран с ползущим крестиком. Один только Сентаури застрял в дверях; бычий, пьяный взгляд, думает, что его не слышат. Дайра хватает микрофон.
— Триста пятый, слушайте меня! Это очень важно! Любой ценой заставьте пассажиров надеть шлемы!
Вот оно, вот оно, все, все так… После смерти жены. Нервное. Трудно дышать, вот чччерт, физиология реагирует. Может быть, игра? Игра? Какое… не все равно разве?
Голос. Искаженный, резкий, трещащий, насекомый, неразборчивые слова. Чистая, незамутненная смыслом ярость.
— Это он, — говорит кто-то.
Потом крик. Длинный, мучительный. Еще крик. Клохтанье. Фон. Опять голос, уже другой, прежний, это голос пилота, но словно пилот спотыкается, словно ему воздуха не хватает.
— …Он ворвался сюда… заставил свернуть… Я ничего не мог сделать… чуть голову мне не оторвал… шлем снимал, но там… застежки, понимаете… я не дался… С ума сойти, какая силища! А теперь упал почему-то… это что? И корчится… корчится… смотреть ужас… бормочет… ничего не понять… Что делать? Скажите, что делать, вы ведь знаете! Я его прикончу сейчас!
— Да. Стреляйте! Стреляйте немедленно! И садитесь как можно скорей, — кричит Дайра.
— Как стрелять? А… да. Сейчас.
С давних времен по давно забытым причинам пилот должен иметь при себе оружие. Старинный, еще световой пистолет хранится обычно в шкафчике с НЗ и медикаментами, красивая игрушка, которой никто никогда не пользуется, но с которой так не хочется расставаться.
— Это судорога, вы разве не понимаете, друг капитан? — злобно улыбается Мальбейер. — Куда это вы их сажать собираетесь? Ведь вы же скаф, вы же все знаете, что делают в таких случаях.
— Хоть кого-нибудь да спасем, — упрямо говорит Дайра. — Может, в салонах кто не заразился.
— Ах Дайра, Дайра, дорогой друг капитан, — качает головой Мальбейер. — Как я вас понимаю! Я ведь знаю — вам сложно. Я ведь, извините, все ваши обстоятельства…
Ему трудно говорить отеческим тоном, он зол, он страшно зол, гвардии СКАФ грандкапитан Мальбейер. Дайре кажется, что все кричат ему: «Ну, выбирай!». Он прячет глаза, бьет кулаком в зеркало стола.
— Я его кончил. Убил, — жалобно говорит летчик, — Я его… Ну?! Ну?! Ну?!
— Если вам трудно, — вкрадчиво говорит Мальбейер, — то давайте я. По-человечески понятно ведь. Но что же делать-то, что же нам еще остается делать?
— Вы слушаете? — надрывается пилот. — Я его пристрелил! Вот сию минуту, сейчас!
— Слышим, — отвечает Дайра. — Как в салоне?
— Не вздумайте их сажать! — шипит Мальбейер. Дайра поворачивает голову и долго смотрит ему в глаза.
— В салоне? Паника в салоне. Черт знает что. Но это пустяки. Честное слово. Сейчас успокоим. Слушайте!
Сентаури стоит навытяжку, он бормочет о Хаяни и одновременно прислушивается к разговору.
Дайра говорит:
— Да? — ив сторону, диспетчеру: — Ближайший порт. Где?
— У меня шлем металлизированный, — продолжает между тем пилот. — Я не мог заразиться. Он хотел снять, но там застежки такие… Сейчас мне самое главное сесть поскорее.
Мальбейер неподвижен, злобен, внимателен. Никто ни слова.
— Держите курс на Тристайя Роха, — отвечает Дайра по подсказке Леона. — Набор маяка знаете?
— Знаю. Знаю. У меня есть.
— Что вы делаете? — шепотом кричит Мальбейер. — Ни в коем случае не…
Дайра с досадой отмахивается.
— Не мешайте, пожалуйста. Сент! Свяжись с этими… из Космофрахта.
— Зачем? Я…
Сентаури отлично понимает зачем. Глупо, конечно, что все тревожные службы космоса отошли к Космофрахту, да мало ли глупостей делается вокруг! Итак, Сентаури понимает, но он только что потерял друга и почему-то очень болезненно относится к последующим, хотя бы и чужим потерям. Что-то странное творится с Сентаури. Он ведет себя как последний пиджак. Дайра должен, должен, должен горевать вместе с ним, оплакивать Хаяни и чувствовать вину, а он… то, что он делает, совершенно правильно, и по-другому быть не должно, только Сентаури недоволен. Что-то очень нехорошее происходит с Сентаури.
Дайра отдает микрофон диспетчеру, оперся на пульт, замер.
— Они все в шлемвуалах, все как один, — глупо хихикает пилот. — Теперь-то они все их нацепили. Вот умора!
Разве защитит шлемвуал от предсудорожного импата? Дайра передергивается и выхватывает микрофон из рук диспетчера.
— Послушайте, как вас там! У вас в салоне должен быть ребенок. Лет девяти. Синие брюки, а рубашка… Волосы шевелятся у Сентаури.
— Да их тут на целый детский сад наберется, — снова хихикает пилот. — Они тут такое устраивают! Наши девочки с ног сбились. Вы уж посадите нас, пожалуйста!