Повести и Рассказы (сборник)
Шрифт:
— Конечно, конечно, — бормочет Дайра. Он бледен немного.
Жадные, шальные глаза Мальбейера, изумленные — диспетчеров. Или кажется только? Сентаури связывается с космиками. Замедленные движения. Неизбежность. Сведенные мышцы. Покорность, Запах нагретой аппаратуры.
— Есть Космофрахт, — говорит Сентаури безразличным тоном я отходит в сторону. Дайра бросается к файтингу.
— Их там двести пятьдесят человек. И все они импаты. Двести пятьдесят импатов в одном месте. Крайне опасные и вряд ли хоть один из них излечим. Судорога. Тут уж…
Мальбейер словно оправдывается.
Дайра горячо врет в микрофон, а на другом конце его слушают с недоверием, отвыкли ракетчики от неучебных тревог. Дайра сыплет фамилиями, уверяет их, что просто необходимо сбить атмосферник, потерявший управление, долго ли до беды. Беспилотный, конечно, ну что вы! И трясет нетерпеливо рукой в сторону застывших диспетчеров — координаты, координаты! — а Мальбейер кривится и бормочет, не то все, зачем, просто приказ, пусть-ка они попробуют со скафами спорить, и действительно, ракетчики не верят Дайре, ни одному слову не верят, и зачем только врать понадобилось, ему говорят, идите вы к черту, мы вас не знаем, кто вы такой, но трубку не вешают, видно, чувствуют что-то серьезное. И тогда Дайра, багровый, как боевой шлемвуал, глупо как-то подмигивает, поджимает по-бабьи губы и называет себя. Так бы давно, отвечают ему. Он еще раз говорит свое имя, звание, принадлежность, сообщает пароли, шифр, а потом долго ждет, поводя вокруг сумасшедшими немного глазами.
Пилот никак не может выйти на пеленг — волнуется. Диспетчеры вдвоем помогают ему, и все оглядываются на Дайру, а пилот уже чуть не криком кричит.
— Первый признак, — говорит Мальбейер и два раза кивает, словно сам с собой соглашается. Ему тоже не по себе.
— Слушайте! — кричит вдруг пилот. — Там сзади бог знает что творится. Это так надо, да?
— Успокойтесь, не дергайте управление. Оставьте ручки, что вы как ребенок, в самом-то деле!
— Учтите, я сейчас сяду просто так, где придется, пойду на вынужденную, они ведь мне всю машину разнесут!
Леон вопросительно оглядывается на Дайру, тот смотрит на диспетчера в упор, но не видит его. Тогда Мальбейер делает знак рукой «не надо» и говорит:
— Не надо. Скажите, чтобы не садился.
Трясущимися руками Леон снова берется за микрофон.
— Ну? Что? — кричит пилот сквозь беспокойный шорох. — Вы поняли? Я снижаюсь. Вы слышите меня?
— Я не могу, — чуть не плачет диспетчер. — Я не могу, не могу!
Мальбейер выхватывает у него микрофон, собирается что-то сказать, но тут азартно вскрикивает Дайра:
— Да! Да! Я понял! Ну, конечно, это приказ, а вы что думали — дружеское пожелание? Да, сию минуту. Вы видите его? Прямо сейчас, сию минуту и действуйте! Да скорее же вы, ччччерт!
Вид его жуток.
В зал врывается хриплый монолог перепуганного пилота, который, в общем-то, достаточно умен, чтобы все понять, только вот поверить не может.
— Пуск, — тихо говорит Дайра. Он выключает файтинг и медленно оглядывается. Все стоят, замерли.
— Вы меня доведите, вы уж доведите меня, а то тут и с машиной что-то неладное. Вы слышите? Леон! Что ты молчишь, Леон? Ты меня слышишь!
— Я не молчу, — говорит Леон.
— Леон! Почему не отвечаешь? Что у вас? (На экране появляется еще один крестик. Он стремительно приближается к первому.) Мне ведь главное — сесть, ты понимаешь, только сесть, а больше…
Крестики сливаются и исчезают.
— Пошли, — говорит Дайра,
Новость разнеслась по залам за считанные секунды. Люди, прошедшие проверку, — а таких набралось уже порядочно, — только что были похожи на сломанных роботов, а теперь ожили, заговорили, стали собираться в группы, жестикулировать, вытягивать шеи, недоверчиво качать головами. Многие не верили услышанному, потому что даже во времена Карантина, в те страшные времена, когда импаты летали по улицам, заглядывали в окна, устраивали оргии на площадях, даже тогда не случалось такого. Больных убивали всегда поодиночке, всмотревшись, удостоверившись в безнадежности их болезни.
Изображение Томеша, по оплошности не выключенное, глядело на них со всех сторон, и если раньше оно внушало ужас, близкий к мистическому, то теперь вызывало жалость, а темно-синее обрамление экранов казалось траурной рамкой. — Что же это такое, послушайте!
Потом открылась одна из служебных дверей зала номер один, оттуда неуверенной походкой вышел человек в форме диспетчера. Вуалетки на нем не было. Люди расступались перед ним, но он все равно умудрялся зацеплять их плечами. Он шел и громко считал, загибая пальцы. Его попытались спросить о чем-то, но он только мотнул досадливо головой и ускорил шаги. А потом эта же дверь распахнулась снова, на этот раз с громким стуком. Три скафа — Дайра, Сентаури и Мальбейер — решительно направились к туннелям, ведущим на летное поле. Дайра шел впереди, Мальбейер вышагивал рядом, придерживая его за локоть, а Сентаури, как и положено, отставал на полтора метра. Правой рукой он придерживал свой оккам, причем делал это с таким воинственным видом, словно уже в следующую секунду собирался пустить его в ход.
Толпа перед ними расступилась с гораздо меньшей охотой, чем перед диспетчером. Коротышка в детском шлемвуале с ярко-желтой надписью «Спаситель» заступил им дорогу. Прижав руку к груди, он обратился к Дайре неожиданно низким голосом:
— Эй, вы тут главный?
Дайра молча остановился.
— Проходите, не мешайте, — рыкнул Сентаури, протягивая к мужчине свободную от оккама руку. Тот увернулся.
— Скажите, это правда, что вы сейчас машину с импатами сбили?
Дайра беспомощно оглянулся и вдруг отчаянно закричал:
— Ниордан! Ни-ор-дааан! Сюда!
— Вы слышите, что вам говорят? Отойдите немедленно! Мужчина не двинулся. Вокруг начала собираться толпа.
— Ради бога, какой рейс? — простонал кто-то.
— Рейс, рейс назовите!
— Ни-ор-дааан! Сюда!
— Я его уже вызвал, — сказал Мальбейер. Люди, люди вокруг, ни одного лица, сплошь маски. Дайре это вдруг показалось странным, даже испугало немного.
— Так это правда?
— Правда, правда! — огрызнулся Сентаури. — Вы разойдетесь или нет? Мы спешим. У нас масса работы.
— Рейс! Назовите рейс!
— Вы все узнаете! Пропустите, ну?
Сентаури почувствовал себя главным, а потом вспомнил, что теперь, когда история с сыном Дайры неминуемо должна выйти наружу, это не такая уже фантазия. Он сделал попытку улыбнуться, но только поморщился.
Сквозь толпу ужом проскользнул Ниордан. Вуалетка его была аккуратно подвернута и заткнута за козырек шлема — вопиющее нарушение устава при захвате, поиске и тем более проверке, но так делали многие, потому что главный инструмент проверяющего — глаза.