Повести и рассказы
Шрифт:
Лариса не ответила, сделала вид, что ужасно занята собственными государственными мыслями, помолчала, мимоходом бросила шоферу:
– В кафе «Дружба». – Опять молчала, что-то явно прикидывая, соображая. Что-то ее расстроило, что-то явно выбило из привычной ура-патриотической колеи.
Умнов некоторое время с легким умилением наблюдал за ней, потом сжалился над девушкой, нарушил тяжкое молчание:
– Окрошка-то не отменяется?
И надо же: дурацкого вопроса хватило, чтобы Лариса расцвела – заулыбалась в сто
– Окрошка будет. Это кооперативное кафе. – Добавила дежурно: – Пользуется большой популярностью в нашем городе.
– Твои ребята его обустраивают?
– Нет, что ты! Мои – другое. А это… Ну, сам увидишь.
Она замолчала, явно успокоенная внешним миролюбием Умнова, а он праздно глянул в окно и вдруг заметил на углу вывеску: «Почта. Телеграф. Телефон». Заорал:
– Стоп! Остановите машину.
Шофер как не слышал – даже скорости не сбросил.
Зато Лариса быстро сказала:
– Притормозите, притормозите. Можно. – И к Умнову: – Что случилось, Андрюша?
– Ноги затекли, – грубо ответил он. – Я что, даже выйти не могу по собственному желанию? Это чучело за рулем – человек или робот?
Чучело на оскорбление не среагировало. Подкатило к тротуару, вырубило зажигание.
Умнов выскочил из машины, хлопнул дверью так, что она загремела, побежал назад, поскольку почту они солидно проскочили. Оглянулся: Лариса стояла у «Волги» и за ним гнаться не собиралась. Показывала, значит, что кое-какая самостоятельность у него есть.
Умнов вошел на почту, заметил стеклянную дверь с надписью по стеклу «Междугородный телефон», толкнул ее и сразу – к девушке за стойкой:
– В Москву позвонить можно?
Девушка подняла глаза от какого-то длинного отчета, который она прилежно составляла или проверяла, и сказала сердито:
– Линия прервана.
– А в Ленинград?
– И в Ленинград прервана.
Не вышел фокус, понял Умнов, и здесь обложили. Прямо как волка…
Его охватил азарт.
– А в Тбилиси? Новосибирск? Архангельск? Барнаул?..
– Я же сказала вам русским языком, гражданин: линия прервана. Понимаете: пре-рва-на. Связи нет даже с областью.
– А что случилось? – Умнов был нахально настойчив, работал под дурачка. – Бульдозерист кабель порвал? Внезапный смерч повалил столбы? Вражеская летающая тарелка навела помехи на линию?
– Все сразу, – сказала телефонистка, не отрываясь от отчета и всем своим видом показывая, что Умнов ей надоел до зла горя, что ничего больше она объяснять не желает, не будет и пусть Умнов, если хочет, пишет жалобу – жалобная книга у завотделением.
Вслух ничего такого она не произнесла, но Умнов достаточно много общался с подобными девицами на почтах, в магазинах, химчистках или ремонтных мастерских, чтобы понимать их без слов. Даже без взглядов. По конфигурации затылка.
– Печально, – подвел он итог. – И когда починят, конечно, неведомо?
– Когда починят, тогда и заработает, – соизволила ответить девица, вдруг вспомнила что-то важное, что-то неотложное, вскочила, вспорхнула – заспешила в подсобную дверцу. Спаслась, так сказать, бегством.
Город дураков, злобно подумал Умнов. Все они напуганы до колик, до дрожи, до горячей тяжести в штанах. Четвертуют здесь, что ли, за разглашение местных тайн? Головы отрубают? В лагеря ссылают?.. Ага, вот и идея: хочу побывать в местном исправительно-трудовом учреждении. Хочу пообщаться с теми, кто открыто пошел против власти. С местными диссидентами. Может, они чего путного расскажут…
Когда вернулся, Лариса по-прежнему ждала около машины.
– Как ноги? – в голосе ее была здоровая доза ехидства.
– Спасибо, хорошо, – мрачно ответил Умнов и полез в «Волгу». – Скажи этому истукану, что можно ехать.
В кафе их ждали. Два черноволосых и черноусых красавца южнокавказской наружности стояли у дверей кооператива «Дружба» и всем своим видом выражали суть упомянутого названия. Было в них что-то неуловимо бутафорское. Как в Ларисиных неформашках.
– Здравствуйте, мальчики, – сказала им Лариса. – Надеюсь, покормите? Местечко найдете?
– Ради вас, Ларисочка, всех других прогоним, – галантно заявил один усач с картинным акцентом. – Для вас все самое-самое отдадим, свое отдадим, голодными останемся – только чтоб вы красиво улыбались…
– Никого выгонять не надо, – строго сказала Лариса. – Ишь, раскокетничались… Знакомьтесь лучше. Это Андрей Николаевич, он из Москвы.
– Гиви, – представился первый усач.
– Гоги, – представился второй.
– Прошу вас, гости дорогие, – Гиви торжественно повел рукой. Гоги торжественно распахнул дверь. Умнов с Ларисой торжественно вошли в кафе.
Не хватает только свадебного марша, подумал Умнов.
И в ту же секунду невидимые стереоколонки исторгли легкое сипение, кратковременный хрип, стук, щелк – игла звукоснимателя рано встала на пластинку – и голос известного своим оптимизмом шоумена обрадовал публику сообщением об отъезде в Комарово, где – вспомнил Умнов – торгуют с полвторого.
Публика – а кафе было заполнено до отказа, свободных столиков Умнов не заметил – сообщение об отъезде шоумена приняла благосклонно, но равнодушно: никто от обеда не оторвался. Как никто не обратил особого внимания на появление Умнова и Ларисы в сопровождении кооперативных владельцев кафе.
Их посадили за маленький столик в дальнем углу, предварительно сняв с него табличку «Заказан». Столик был покрыт грязноватой клетчатой скатертью, а в центре ее под перечно-солоночным комплектом и вовсе растеклось жирное пятно.