Повести и рассказы
Шрифт:
Время проходило, день уже клонился к вечеру, а Одинец всё не шел.
Первые часы ожидания пролетели незаметно для охотника. Он был уверен, что на этот раз одолеет осторожного зверя.
Он представил себе, как в назначенный день снова соберутся его товарищи и будут его ждать. Он запоздает.
Наконец дверь откроется, и он войдет, держа огромную голову лесного великана за рога. Все ахнут. А он скажет, глядя на покрасневшую девушку:
— Я охотник, я не член общества покровительства животным!
Или что-нибудь в этом роде — красивое и злое. …Громкое
Черный глухарь с треском уселся на ели над лежкой зверя.
«А, приятель! — подумал охотник. — И ты, оказывается, здесь? Ну врешь: теперь уж меня не напугаешь!» Он вспомнил первую ночевку в лесу, свой дикий страх в сумерках — и улыбнулся.
Темнело. Хмурое небо низко нависло над лесом: ночь обещала быть ненастной.
Охотник думал о том, что вот теперь он забрался в самое сердце леса, в самый его сокровенный уголок, но прежнего страха не чувствует. Знал, что если случится с ним несчастье здесь, то ни один человек не догадается даже, где его искать, — но был спокоен за себя.
«Это я так привык к лесу, — думал он. — Как дома. А она говорит, что я ничему не научился здесь. И с лесными жителями познакомился».
Глухарь то и дело поглядывал вниз, на лежку. Его гибкая шея уже не казалась охотнику так удивительно похожей на черную руку, как тогда — на осине.
Скоро совсем стемнело. Охотник решил не спать ночь: еще проспишь зверя.
Старался представить себе, как живет здесь старый лесной великан.
Тут его дом. Часами лежит он в сырой яме под темной столетней елью. Брюхо его мокнет, от него несет козлом. Но он ничего не замечает: думает свои дремучие думы.
Громадный, такой неуклюжий с виду, несуразный зверь! Он могуч и смел, его все боятся в лесу. Он в этом краю последний из великанов-лосей.
…И мысли охотника унеслись в глубь времен. Не семьдесят коротких верст отделяли его теперь от родного города, а долгие темные века. И, вспомнив о камнях, разбросанных по всему лесу, он думал о том, что было время, когда не было здесь ни людей, ни лосей, а было древнее море. Потом с холодного Севера надвинулись мертвые белые ледники. Они камни растирали в порошок, двигали скалы, гнали всё живое на своем пути.
Прошли века. Ледниковое море опять отступило далеко на север. На дне древнего моря выросли густые леса, в лесах поселились птицы и звери. Они были хозяевами здесь, пока не пришел человек. Прошло так мало времени — и человек овладел всем…
Охотник крепко спал, охватив руками толстый сук, щекой прижавшись к жесткой, шершавой коре дерева.
А Одинец тем временем подошел к болоту, опустился на задние ноги и заскользил по трясине.
Вечером никто не откликнулся на его рев, и зверь успокоился. Холодная вода, вымочив ему брюхо, совсем охладила его боевой пыл. Чутье его обострилось, привычная осторожность вернулась к нему.
Он вышел на берег острова, потянул в себя воздух — и разом почувствовал тревогу.
Он опустил храп к земле, — и земля сказала ему, что по ней прошел человек.
Шевеля
Сомнений быть не могло: то был тревожный дух человека с железом. Дух этот был ему хорошо знаком: человек с ружьем вот уже сколько времени не дает ему покоя, то и дело становится ему поперек пути.
Старый лось без труда запоминал запахи, видеть ему не было нужды. Он ступил еще — и на кочке почуял холодный запах железа (к этой кочке охотник прислонил ружье, когда уселся снимать лыжи). Запах железа — запах смерти. И этот запах в тайном убежище Одинца!
Ярость заклокотала в груди зверя. Он двинулся вперед, все мускулы его напряглись, тело стало как камень.
Но, дойдя до узкого коридора в чаще, вдруг круто повернул, быстро пошел назад и с размаху опустился в болото, шумно расплескав ржавую воду.
Непонятный сквозь сон шум заставил охотника открыть глаза.
Было светло. Вершины деревьев уперлись в низкое небо. Прямо в лицо моросил теплый дождичек.
Охотник быстро вспомнил, где он. Глянул на лежку: зверя там не было.
«Всё ладно! — подумал он. — Если б Одинец пришел, я бы, конечно, проснулся. Эдак, однако, можно и загреметь с насеста! — Тут он заметил, что и глухаря не было на ели. Подумал: — Он меня и разбудил, срываясь».
Сон освежил охотника. Хотелось есть.
Он достал мешок с едой и живо прикончил всё, что осталось со вчерашнего дня.
Больше нечего было делать, и он опять принялся ждать.
К полудню терпение охотника истощилось. Напрасно он старался убедить себя, что теперь уже осталось недолго ждать. Напрасно заставлял себя радоваться дождю: дождь ведь смоет все следы, и зверь смело подойдет к самой лежке.
Скучный осенний дождь не мог поднять настроения. Всё тело ныло, размяться хорошенько, сидя на дереве, нельзя было. И снова уже хотелось есть, а в мешке не осталось ни крошки.
Опять прилетел глухарь. Вытягивая черную шею, внимательно разглядывал замершего на дереве охотника.
Пришлось минут пять сидеть совсем без движения. Это было очень мучительно. Терпение лопнуло.
«Подожди же, проклятый!» — злобно подумал охотник и начал медленно, плавно, — чтобы не спугнуть сторожкую птицу, — поднимать ружье.
И уже когда мушка заблестела на черной груди громадной птицы, решил: «Уйду. Сегодня всё равно уж не придет», — и нажал гашетку.
Когда дым рассеялся, глухаря на ветке не было. Не было его, впрочем, и под деревом.
Только тут охотник вспомнил: «Ведь я его разрывной!»
Когда слез с дерева, он нашел только клочья глухариного тела. На камне у самой лежки валялась окровавленная черная голова с куском шеи.
«Не тебе эта пуля, — виновато подумал он. — Попал под сердитую руку».
В эту минуту он был сам себе противен. Мучила совесть: ведь это было совершенно бессмысленное убийство ради убийства.
Обратный путь через болото сошел благополучно.
Глава III
РОКОВОЙ ПОВОРОТ