Повести и рассказы
Шрифт:
Машина остановилась. Ребята смолкли. Вышел шофёр, посмотрел назад на дорогу и закурил сигарету. Через несколько минут проехала легковая машина, в которой сидела толстая фрау. Шофёр быстро залез в кабину, мотор заурчал, и грузовик с ребятами помчался вслед за легковым «Оппелем». Скоро обе машины свернули на просёлочную дорогу, обсаженную серебристыми тополями. В конце тополевой аллеи показалась усадьба: слева — большой из красного кирпича господский дом, увитый плющом; справа — невысокие постройки, тоже каменные, но с узкими окнами и
— Кажется, приехали, — сказал Жора.
Всех давно уже мучил голод. Аня сказала:
— Ах, если бы раздобрилась толстуха да покормила нас!
— Конечно, покормит, а как же! Если нас не кормить, так мы и работать не будем. Она, пожалуй, это понимает, хотя и немка, — рассуждал Вова.
Машина въехала на широкий длинный двор. Посредине, обнесённая дощатым заборчиком, виднелась большая навозная куча. Напротив — скотные сараи, амбары с окованными железом дверями, а чуть в стороне — небольшое кирпичное здание с грязными маленькими оконцами. Возле амбара бродили белые куры. У чуть дымящейся навозной кучи хрюкали большая свинья и штук двенадцать поросят.
Ребята стояли, озираясь, оглушённые неожиданной тишиной. Кроме них, во дворе никого не было. Хозяйка вошла в большой дом. Машины скрылись за воротами.
— Как-то ещё тут будет? — вздохнула Аня.
— Ничего, Анечка, здесь мы будем жить дружнее, — ответила Люся.
Вскоре немка вышла на крыльцо с девочкой — ровесницей ребят. Хозяйка уже успела переодеться. В сером домашнем платье, в соломенной шляпе, она выглядела куда старше и мрачнее. Подойдя к ребятам, фрау, к их большому удивлению, заговорила по-русски, но безбожно коверкая слова:
— Рапотать у мине путут фсе, жить у мине путут фсе. Карашо рапотать — карашо жить. Сфать меня Эльза Карловна. Ти што умейт рапотать? — обратилась она к Люсе.
— Я умею мыть полы, убирать комнаты, мыть посуду, — ответила Люся, растягивая каждое слово, как бы боясь, что Эльза Карловна не поймёт её.
— Гут, карашо, — сказала фрау. — Ти путит рапотать кухня… Ти што умейт рапотать?
— Я умею всё, — отчеканила Шура.
— Гут. Ти путит короф… — Фрау не знала русского слова «доить» и пыталась объяснить его значение при помощи пальцев. — И упирать короф… мыть короф… Ти путит тоже короф, — указала она на Аню.
Мальчики нетерпеливо ожидали, когда, наконец, дойдёт очередь до них.
— Вы путить стесь, — кивнула фрау Эльза и повела девочек к пристройке большого дома, дверь из которой выходила прямо во двор.
— А девчонка-то — вылитая фрау, — заметил Жора. — Такая же толстомордая, пучеглазая. Только нос поменьше и облезлый.
Вова не мог удержаться от смеха:
— Ты уже всё рассмотрел?
— Рассмотрел.
— Долго ли мы ещё будем нюхать навозную кучу? — вздохнул Костя.
— Это уж как фрау Карловна захочет, — ответил Жора.
— А, может, здесь всё-таки будет вольнее, чем в лагере?
Жора задумался и ответил:
— Это ещё неизвестно. Ты не смотри, что она начинает так важно и тихо. Как возьмёт нас в работу, только успевай оглядываться.
— Ну, бить-то она, может, и не посмеет, — медленно произнёс Юра.
— А почему? — с любопытством повернулся к нему Вова.
— А подожжём! Скот потравим! Вот почему! — с неожиданной для такого хрупкого мальчика ненавистью сказал Юра.
Ребята переглянулись. «А, может быть, и в самом деле здесь нам будет легче защищаться, чем в лагере?» — подумал Вова.
Все сошлись на том, что здесь, наверное, будет лучше, чем в лагере, но особенно хорошего ждать не приходится: привезли работать — значит, будут драть три шкуры.
Ребята не заметили, как на дворе снова появилась Эльза Карловна, рядом с ней — седой старик с трубкой во рту, а немного поодаль — какой-то хромоногий человек помоложе. Старик внимательно оглядывал ребят старческими мутными глазами. Его мясистый нос с горбинкой свисал над верхней губой и, казалось, касался мундштука трубки.
— Вы путит рапотать фсё, што покажет мой папа. Жить путут фсе там, — Эльза Карловна указала на высокое, типа каланчи, каменное здание в глубине двора и, повернувшись, направилась к дому.
Хромоногий светловолосый человек, которого Эльза Карловна назвала Максом, тоже вглядывался в лица ребят. Одет он был бедно: тёмносиний сильно поношенный костюм, разбитые грубые ботинки и смятая кепка.
Макс — батрак Эльзы Карловны. Несмотря на высокий рост, широкие плечи и крепкие, узловатые руки, он похож на человека, только что вышедшего из больницы. Морщинистое, бледное и унылое лицо, усталые глаза, согнутая спина — всё это говорило о непомерном, изнурительном труде, сломившем былую силу.
Старый немец сказал что-то Максу, и тот с охотой обратился к ребятам по-русски, правильно выговаривая слова:
— Хозяин велит передать, что вы будете жить все вместе на чердаке. Он предупреждает, чтобы вы соблюдали порядок, бережно относились к имуществу и после одиннадцати вечера не зажигали свет.
Макс говорил старательно, словно боялся упустить хотя бы одно слово, сказанное хозяином. Ребята смотрели на него с удивлением.
Вову подмывало заговорить с Максом, разузнать, кто он, но старик, нетерпеливо подталкивая ребят, повёл их через скотный двор к воротам, над которыми торчала каланча.
Пахло сеном, навозом и затхлой пылью, которая бывает только в старых овинах и скотных дворах.
Поднявшись по высокой лестнице на чердак, ребята очутились в полутёмной каморке с крохотным окошком, выходящим во двор. В каморке не было ни стульев, ни стола, ни кроватей. У тесовой перегородки стояла старая, поломанная кушетка с вылезшими наружу ржавыми пружинами, а у противоположной стены — такой же старый диван с торчащими из пыльной обшивки кусками пакли. В углу валялась старая обувь, какие-то тряпки и прочий хлам.