Повести Ильи Ильича. Часть третья
Шрифт:
– Ничего, мы дойдем, – спокойно сказал парень.
– Мы жилистые, – рассмеялась девушка. – Мы куда угодно дойдем, если знаем правильную дорогу!
На скальном обнажении за ними краской была нарисована толстая стрела, указывающая направление на вершину. Лица парня, девушки и их ребенка освещало солнце. Больше двух часов спуск шел в лесу, по теневому склону горы, и только несколько минут назад, когда дорога повернула в сторону Пятигорска, на полянках и на дороге снова грело солнышко, и встретившиеся им счастливые ребята как будто были его вестниками.
По наводке ребят удалось найти родник и утолить жажду. Родник был около озерца, на котором росли лотосы. Наверняка это было излюбленное место отдыха горожан, потому что берега и полянка у родника были основательно
Напившись, на повороте асфальтовой дороги, спускающейся из монастыря в город, встретили молодого монаха на Ниве. Остановившись под скалой, он облачался в черную одежду, почему и поняли, что этот мордатый парень с аккуратно подстриженной русой бородкой – монах. Движенья его были резки. Защемив дверью полу платья, он уехал, а воображение Николая Ивановича закончило создание картинки, сконцентрировавшей реалии жизни, как он их понимал.
На картинке была открывающаяся с горы панорама земного мира с белой облачной дымкой на горизонте, в которой взгляд мог приблизиться к далеким нижним областям. Там можно было рассмотреть покойную тещу или живого ученого секретаря в процессе добычи телесных благ. Глеба, философствующего о роли государства в жизни людей. Нину Васильевну на скалах в окружении мужчин. Анатолия Ивановича на фоне крутящихся вертолетных лопастей. Кружевное белье Ольги. Направлявшуюся к вершине молодую семью. Монаха на полпути, не отличимого от молодых офицеров, переодевающихся в форму на работе. Замусоренную людьми землю у воды…
Завершенность и объемное представление картинке придал взгляд с другой стороны, пойманный Волиным на следующий день.
В последний день отдыха они с женой традиционно кушали шашлык в самом высоком кафе парка, к которому их доставлял красный вагончик канатной дороги. Поняв, какой отдых ему по нраву, Николай Иванович решил в этот раз подняться к кафе ногами, через гору Малое седло, вместе с Глебом и Ольгой.
Нина Васильевна идти с ними отказалась, хотя слушать Глеб, который говорил, что взошедшему на Бештау подняться на Малое седло ничего не стоит, ей было приятно. Все-таки она решила встретить их на горе, куда придет наезженной дорогой, ведущей от канатки.
После Бештау подъем действительно показался не сложным. Еще потому, что они выбрали самый короткий путь по туристической тропинке, не ошиблись, не свернули с тропы и попали на нужный гребень горы. Весь подъем занял чуть больше часа, так что Нине Васильевне не пришлось их ждать. Когда она подходила к геодезической треноге, они уже были на предвершинной поляне и видели на фоне очертаний седла знакомую женскую фигуру.
Потом они стояли вместе на вершине и смотрели с высоты.
Город и исхоженный парк с малыми горами, дорожками, аллеями, цветниками, памятными местами лежали под их ногами. За городом, за двумя горными хребтами, поднимался в небо белый великан о двух головах. За ним угадывались две или три ледяные треугольные вершины в цепи главного третьего хребта, постепенно, как и накануне, закрывающегося облачной полосой. Рассматривая горы, туристы вспомнили вчерашние перипетии на скалах и рассказали Нине Васильевне, что сегодня они тоже встретили металлический трос, по которому поднимались на один из встреченных на тропе скальных выступов. Души созвучно пели. Хотелось идти дальше. Нина Васильевна, успевшая одна заскучать, поддалась общему подъему, и все вместе они двинулись к горе Большое седло.
Дорога к самой высокой точке окрестности заняла еще один час. На всем пути был только один трудный тягун на саму вершину, где все сбавили темп и стали размерять шаг. Пока поднимались, облачная пелена полностью закрыла цепь главного хребта. В облаках скрылась и одна из вершин Эльбруса. Зато с другой стороны горы во всей красе предстала покоренная накануне зеленая красавица и многие другие горы, названия которых Волин никак не мог запомнить.
Большая тау была только на пятьдесят метров выше Большого седла, но казалась отсюда намного величественнее. А вся Бештау, взятая целиком, огромным великаном нависала над всеми горами и селениями долины. Внушаемый
Причину, по которой Волин должен был охранять свое миропредставление от дурных и вороватых мыслей, он точно не знал, но представлял ее следующим образом. Его картины мира были не устойчивы. Им не хватало глубины, многослойной повторяемости в измерении, которым жила душа.
Привыкнув за много лет оперировать техническими терминами, он представлял себя некой системой, функционирующей с непременными ошибками.
Ошибки технической системы описывались двумя гиперболами, расходящимися от горизонтальной прямой, размеренной относительными единицами различимости, в противоположные бесконечности. При больших значениях коэффициента различимости полезного сигнала ошибки были минимальными. Когда уровень сигнала падал, или многократно увеличивался уровень мешающих ему внутренних шумов и внешних фоновых сигналов, работа системы переставала соответствовать замыслу.
Для удобства и простоты анализа верхнюю границу раскачиваемого сигнала системы можно было бы приписать вредному воздействию, например, самой сильной ловушки, а нижнюю – прочим соблазнам, и бороться с ошибками поодиночке, но с уровня системы так не получалось. С уровня системы внешние противники плохо различались, представляясь одной общей сложной помехой, бороться надо было сразу со всеми. Вот поэтому, как думал Николай Иванович, так его всю жизнь тянуло приподняться над собой, хотя получалось это только во сне или в редкие минуты просветленных мыслей, подвигнутых неожиданными обстоятельствами. Как это было с ним из-за семейных переживаний или на вершине, когда мир лежал у его ног.
Могущественного противника, с которым необходимо бороться, Николай Иванович представлял себе еще туманнее. Одно ему было понятно – у него человеческие корни. Но корни эти были слишком древни, глубоки и разветвлены, чтобы можно было надеяться на успешное противоборство в одиночку. Прочитав массу информации по этому поводу, Волин видел, что твердого знания об этом противнике нет, и что как только намечаются пути появления такого знания, они заливаются морем шумовой и похожей на правдивую информации, различить в которой правду-истину за время человеческой жизни невозможно.
Из всех гипотез и теорий происхождения и развития человека его душа отобрала только два общих соображений.
Первым было то, что живущие сегодня люди – тварные создания, сотворенные на земле. Это прямо следовало из библии и подтверждалось ходом истории. Другое дело, какой бог нас создал? Русские мыслители, пытавшиеся понять, почему библейские представления сводят русского человека с ума, всегда находили в книге двух богов. Признавая существования единого бога и славя осанну, в ней сплошь и рядом написано про какого-то другого бога. Зачем тот, кто сотворил человека и которого в книге называют отцом, глубоко разбираясь в слабостях изменчивой человеческой натуры, использует их? И почему он вдобавок очень жесток? От кого еще идет эта вечная людская торопливость и стремление силой обращать людей в истинную веру огнем и мечом, как не от него? И кто он? Разве он – бог, творец и вседержитель?