Повести исконных лет. Русь до Рюрика
Шрифт:
Когда Святослав услышал слова матери своей, слезами наполнились глаза его, и хотя он не уверовал во Христа, но по сыновней любви обещал ей все сотворить, как она просила.
И верно говорят то: кого любит Господь, дает им прозрение смертного часа их. Так и Ольга знала, что вскоре вознесется ко Господу. Через три дня, как и сказала тогда, умерла июля 11 дня.
И был я пред нею, когда возлежала она на смертном одре своем, и слышал, как особенно благодарила она Бога и Пречистую Богородицу, а также всех святых она в молитве на помощь призывала. И настал час, когда от телесного союза захотела душа ея отделиться и к вышнему переселиться чертогу, к которому давно стремилась. И сподобилась она причаститься
И плакали по ней плачем великим сын ее, и внуки ее, и с ними князья, и бояре, и прочие вельможи, и все люди. И били себя в грудь и христиане, и язычники, крича: «Осиротела земля Русская матерью ея!»
И так лежало тело ее в горнице княжеской три дня; на третий же день к полудню подняли краду ея и понесли к церкви Св. Илии, где завещала она похоронить себя.
Когда понесли ее хоронить, тогда все, сколько там было христиан, так и язычников, и приезжие из многих стран, купцы и гости, все горько плакали о потере блаженной Ольги. Для князей и вельмож и прочих сановников она была мудрейшей и разумнейшей управительницей государства и защитницей державы, для них же самих была она тихой и приветливой в совете и справедливой в наказании. Кияне же и приезжие люди русские также находили у нее прибежище и упокоение, вдовы же и сироты приют, насыщение и одежду от нее получали с любовью; нищие же и убогие — все в изобилии получали от нее, что им было потребно. А жизнь блаженная Ольга вела воздержанную и целомудренную; не хотела выходить вторично замуж, но пребывала в чистом вдовстве.
И говорили люди так: «Жила бы она еще, когда бы не печенеги и осада их — переживала ведь Ольга сильно за люди своя и народ свой; держала город перед натиском поганых до последней возможности и спасла его молитвами своими; сердце же свое надорвала на том». И пуще люди плакали, вспоминая, как заботилась великая княгиня о всех них во время осады прошлогодней. Все дни те Ольга молилась, ограждая крестом град свой и имея себе в помощь Пречистую Богородицу и всех святых.
И принесли ее на то место, где блаженная Ольга завещала себя похоронить. И отпел я, грешный пресвитер великой сей и истинно святой женщины, над ней положенные по уставу псалмопения и молитвы, и всю службу совершив, благоговейно похоронил ее; и все было сделано так, как она завещала. Сын же и внуки ее проводили блаженную Ольгу до ворот погоста церковного; а далее не пошли; и хотя гневался Святослав на меня за разъяснение, отчего не может он до могилы проводить ее, но сдержал гнев свой.
Так похоронили блаженную Ольгу, и верую я, что еще многими чудесами удивлена будет могила ея, и возвеличена будет она в сонме святых, в земле Русской просиявших!
Святослав же устроил поминки большие по матери своей, и для людей киевских столы были накрыты, и бочки меда хмельного были им поставлены. И так пили все и поминали блаженную Ольгу, святую правительницу свою.
На седьмой же день после того, когда Святослав и жены его, и дети носили еще траурные одежды, прискакали гонцы из Болгарии с известием, что восстали болгары и власть Святослава над страной своей сокрушают.
Прислал же тех вестников Волк-воевода, присовокупив, что не смог удержать Переяславца из-за большого заговора внутри города против русов. Велел передать Волк: «Поспеши, княже, защитить землю свою, покамест Доростол еще держится, и Свенельд в нем. Падет Доростол — снова землю эту воевать придется; мы же ляжем тут все, сраму не взяв на тебя и на русь сдачею нашей в плен».
Разгневался тут сильно князь великий на измену болгарскую, и дружина его мечами о щиты стучать начала. И горожане многие,
И взволновались тут многие из бояр великого князя и старших воев, кои особенно были недовольны христианскими деяниями многими матери его, и ждали токмо успения ея, чтобы восставить опять полную веру в идолы поганские. И подступили ко князю Святославу: да восставит он веру древнюю, к коей сам принадлежит. Сказали ему: «Видишь, мирны были нам печенеги, покуда не начала великая княгиня веру Христову устанавливать; никогда до того не слыхано было, чтобы иртим на Киев нападали. То гнев богов на нас, на Русь; ты же, княже, сам воюешь с христианами на Дунае, — отчего позволяешь им здесь богов наших старых сокрушать?»
И лукаво говорили то они, а за ними и многие горожане повторяли. А потому ведь пришли печенеги, что Святослав одних взял с собою на войну и добычу, а с другими враждовал; и сам он землю свою без защиты оставил, всю русь без малого забрав с собою на Болгарию.
Но не слушали люди увещеваний моих и других христиан; и верно сказано, что гневливы язычники и несправедливы, ибо бесы им глаза застят; христианского смирения и исходящего из него суждения разумного не ведают.
Тогда приходил Святослав к церкви Св. Софии и окружил ее воями своими. И сказал мне: «Вот, вызвали христиане гнев людей русских на себя, ибо напали на братьев наших на Дунае. Не держат христиане клятвы своей перед нами язычниками: знаю я, что не считают они то и за клятву. Не могу потому я в Киеве христиан оставить — шипом они колючим будут в <:пине моей. Выведи добром христиан своих из храма вашего, ибо велю сжечь его. Кто же не изыдет, сгорит».
И сказал еще: «Ты же отправляйся в Болгарию к сородичам твоим и христианам; не хочу губить тебя, зная, что предан ты был матери моей, а она тебя любила».
И просил я его лишь дать нам возможность унести святыни наши; тогда же и Крест Животворящий уберегли христиане, иже Ольга блаженная из Царьграда привезла.
Изошли тогда многие христиане из Киева и ушли в Любеч, где дозволил Святослав селиться им; церкви же святые сожгли язычники.
Через четыре дня ушли русы на конях к Дунаю; пешее же войско, да с пополнением, отправилось на судах. Нас же, четверых клириков православных, двух греков и двух болгар, держал Святослав при себе — не хотел ведь он нашей смерти, зная, что после того не будет уже ему мира от христиан на Болгарской земле. Говорил то ему прежде Калокир — ежели хочет он замирить землю ту, чтобы уставить там княжество свое, то не может он священства тамошнего жизни лишать.
На Хорсовом острове остановились русы, дабы совершить там требу свою языческую у священного их дуба. Дуб тот громаден и мрачен, и окружили его ночью, и зажгли костры; а вкруг дуба укрепили стрелы в земле и молились; потом же принесли в жертву трех черных петухов и гадали по ним на успех свой. Но не хочу писать о том, ибо поистине зловещи требы эти поганские; и сами поганые обернулись ликом своим истинным в Киеве, где преже все веры мирно уживались.
Еще стояли на Березани, на острове Св. Эферия; тут соединились с конным войском — и дальше поспешили к Дунаю в виду друг друга.
К Дунаю, где ждал помощи Волк-воевода с войском своим и с союзными болгарами, русы пришли в августе, 8 числа — так быстро шел Святослав. Печенеги же и угры были в Доростоле со Свенельдом и Ингмором — и оттуда бегали изгоном на веси и села болгарские.
И высадились ночью тайно, а наутро подступили к городу, дожидаясь конной рати. Переяславцы же, извещенные, однако, о приходе русов рыбаками местными, ждали их. Исполнилось войско болгарское, соединив к себе городское ополчение, и выступило против русов.