Повести моей жизни. Том 1
Шрифт:
Проходя мимо Петропавловской крепости, я думал не раз:
— Вот политический узник сидит там в своей темнице, и будущее кажется ему беспросветным. Он думает теперь только об одном: как бы хорошо поскорее умереть!
Однако, скажете вы, какое же отношение имеют все эти отвлеченные размышления к приближающемуся концу настоящего рассказа?
Да очень простое! Они и есть его истинный конец. Еще задолго до того, как я приехал из свободной Швейцарии на русскую границу, еще в то время, когда я, маленький, бегал с сестрами на берегу пруда и делал из песка пирожки, где-то в далеком лесу росли деревья, которым суждено было привезти меня сюда. Я рос и они росли, я начал учиться в гимназии и мечтать о научных открытиях и об освобождении всего человечества, а деревья эти были срублены, и из них начали делать вагоны. Теперь эти вагоны исполнили свою роль в моей жизни и уехали обратно, чтобы исполнить то или иное назначение в жизни других людей. И как мог бы я не приехать сюда, когда деревья эти появились из земли еще ранее, чем я родился на свет? Они оставили меня в виду русской пограничной платформы, а за нею, невидимо для меня, уже зияла роковая бездна, в которую я должен был, так сказать, мгновенно свалиться через несколько минут и исчезнуть в ее глубине.
Вся та полоса моей жизни, о которой я повествую в этом рассказе, все мои планы, все мои мечты и надежды резко обрываются здесь, и мне нечего больше рассказать в смысле продолжения предыдущего [69] .
69
Н. А. Морозов до заключения в Шлиссельбург предполагал написать «Историю социалистического движения в России за 1873—1875 гг.». Об этом сообщалось в объявлении «Об издании Русской социально-революционной библиотеки» (Женева, конец 1880 г.; см. «Былое», заграничное издание, вып. I, Ростов-на-Дону, 1906, стр. 174; «Каторга и ссылка», № 1—38, 1928, стр. 126; Г. В. Плеханов — Соч., т. I, изд. III, стр. 137—149).