Повести о космосе (сборник)
Шрифт:
Пес выключил ноктовизор и поковылял к броненосцу.
Еще месяц назад он, Пес, ликовал бы, обнаружив живым и невредимым инженера, на соблазнение которого он потратил не один месяц своей жизни… Он, прежний Пес, сейчас же бросился бы туда, на биостанцию. Наврал с три короба, закрутил интриги, в общем, рано или поздно он всё равно отнял бы Эстерсона у женщины с красивым строгим лицом и увез его прочь с «Лазурного Берега». Что бы он делал дальше – Пес толком не знал. Но приложил бы все усилия к тому, чтобы рано или поздно в укромной бухте
Ах, Эстерсона заждались в городе Хосров… Там для него давно готовы все условия! Ведь заотары Благого Совещания уверены, что истребитель, который построит для них ашвант Эстерсон, превзойдет все ранее известные боевые машины, и даже «Дюрандаль», блистательный «Дюрандаль».
Но это прежний Пес. А нынешний…
Что–то в нем перегорело. Пес смутно догадывался, что перемена эта выросла из его жизни с капюшонами, что она связана с этим морем, с обновленным именно здесь, на Фелиции, пониманием слова «свои», с осознанием относительности понятия «чужие» и абсолютной ценности добра… Но додумывать эту мысль до конца пану Станиславу было лень.
Он раскочегарил паровую машину и взял курс на юг.
Вертолеты появились в полдень.
Они летели с севера и прежде, чем Пес их услышал, успели подобраться к пароходу довольно близко.
Сквозь стук паровой машины пробилось чужеродное тарахтение. Когда инженер наконец обернулся на звук, он увидел две остекленных морды – они почти сливались с солнечными бликами на гребнях высоких волн.
Инженер бросил штурвал, опрометью взбежал на надстройку.
Прикосновение нагретого солнцем плечевого упора чешского пулемета показалось ему приятным.
Он наметанным глазом отмерил дистанцию до винтокрылых хищников. Прицелился в правого.
«Эх, не помешало бы сейчас стадо капюшонов… Авось и повоевали бы на равных…» – с печальным вздохом подумал инженер.
Пилоты, словно перехватив его мысль о капюшонах, поспешно бросили вертолеты вверх.
Машины расходились в стороны, беря броненосец в клещи.
Эти вертолеты были посерьезней легкого H–112, с которым расправились тогда капюшоны. У них имелись кургузые крыльца, увешанные ракетами и пулеметными контейнерами.
Контейнеры с тихим щелчком повернулись, Пес обнаружил себя под прицелом двенадцати стволов.
«Чудесно… – со злым азартом подумал инженер. – Мучиться долго не придется… И, кстати, хорошая эпитафия выйдет: «Разорван в клочья корпоративной охраной концерна «Дитерхази и Родригес«…»
Пес неотрывно сопровождал стволом пулемета тот вертолет, который заходил с левого борта.
Вот сейчас покажется белая надпись «HERMANDAD» и можно будет стрелять.
И надпись показалась.
«ВОЗДУШНЫЙ ПАТРУЛЬ»
Пес дважды перечитал ее. И лишь на третий сообразил, что надпись не на испанском. На фарси.
Инженер отпустил рукоять пулемета.
Отступил на два шага назад.
Вначале он хотел по привычке поднять руки вверх. Но затем, сообразив, скрестил руки на груди, уложив ладони на плечи – так сдаются пехлеваны.
– Убедительно просим выбросить оружие и лечь лицом вниз! – выплюнул в мегафон угрюмый мужской голос.
«А выговор у него мягкий, нестоличный… Похоже, парень родом из Севашты, края тысячи злаков, – подумал Пес. – Земляк.»
Ноябрь – декабрь 2007
Дети Онегина и Татьяны
Новелла первая
Апрель 2015
Москва, Россия
Случается, весна в апреле похожа на лето. Откуда ни возьмись, пыль, жарища, сквозь прорехи в клейкой листве – солнце, уже по–летнему настоящее, термоядерное.
Народ в конторе еще одет по–зимнему, все потеют и пыхтят, но кондиционер никто не включит – наслаждаются навалившимся теплом, мазохисты.
Это время года Чистилин, менеджер по внешним программам концерна Elic Entertainment, производящего игры для PC и видеоприставок, ненавидел особенно люто.
В апреле в человеке, как трава, прорастает человеческое. Нафиг никому не нужное, кстати сказать.
Чистилину шел тридцать второй год. Выражение его бледных серых глаз писатели девятнадцатого века непременно назвали бы разочарованным. Два века спустя оно звалось серьезным.
Только что Чистилина вызвали в кабинет директора. И теперь он вроде как спешил.
Проходя мимо стеклянной выгородки главного бухгалтера Таисы, Чистилин послал Таисе воздушный поцелуй. Бухгалтер сделала вид, что смутилась.
В конторе Чистилин слыл донжуаном. Создание этого образа заняло несколько лет: цветы на Восьмое марта всем женщинам, включая горбунью–уборщицу; костюмы и рубашки из пустынно–прохладных магазинов, где у кассы никогда не толпятся; таинственное, мягкое выражение глаз, взволнованная речь, – теперь оставалось только работать на его поддержание.
Зачем работать – другой вопрос. Его Чистилин предпочитал себе не задавать.
Он улыбался, но улыбка выходила озабоченной, почти озлобленной. Это заметил даже близорукий пиарщик Славик. Только что дверь директорского кабинета закрылась за его хилой спиной, и теперь с чувством исполненного долга Славик направлялся к кофейному аппарату, на ходу закатывая рукав полосатой рубашки, – вот сейчас суставчатая лапа аппарата протрет спиртом белый локтевой сгиб, вопьется в вену Славика тончайшее стальное жало, а дальше – нервическая бодрость, на два часа тридцать две минуты. По действию то же самое, что чашка двойного растворимого, разве что без свинцового вкуса во рту. По стоимости же одна инъекция – как бокал Bourgogne Passetoutgran, а сама корейская машина – ценой в двадцать банальных кофейных автоматов.