Повести о Ветлугине (илл. П. Павлинова)

Платов Леонид Дмитриевич

Так вот что означало это выражение: «человек с тенью»!

У Петра Ариановича действительно была тень. И она, как в сказке, существовала самостоятельно, отдельно от него. Стоило человеку уйти за дверь, как тень тотчас же принималась хозяйничать в оставленной им комнате, притворяясь человеком.

Вдруг спичка, догорев, пролетела по комнате. За ней мелькнул длинный светящийся след.

Секунду было темно. Затем в дверь вплыла лампа под зеленым абажуром. И все вещи сразу же встали на свои места.

А посреди

комнаты на качалке, удобно скрестив длинные тощие ноги, все так же покачивался Фим Фимыч.

Надо было что-то сделать, подать Петру Ариановичу сигнал. Но как?

С удивлением я увидел, как помощник классных наставников, изогнувшись, принял у Петра Ариановича книгу. Нижняя, брезгливо оттопыренная губа нашего учителя оставалась в прежней позиции. Впрочем, он проводил своего гостя до дверей.

Спускаясь с крыльца, Фим Фимыч прошел так близко от нас, что я мог бы коснуться его рукой. Доски тротуара заскрипели под его ногами. Скрип затих удаляясь.

Петр Арианович в раздумье стоял у стола, над исписанными листками.

Бедный, доверчивый человек! Он невдомек, кого он принимает у себя. Фим Фимыч — его враг, это было ясно для нас. Фим Фимыч стремится выведать важную тайну, быть может похитить со стола одну из драгоценных записей учителя географии…

Записи!

Мы с ужасом переглянулись и кинулись опрометью к входной двери. Нельзя медлить ни минуты!

Но судьба, приняв на мгновенье образ известной читателю девчонки с торчащими косичками, помешала нам выступить в роли благородных спасителей Петра Ариановича, раскрывающих глаза на вероломство его врагов.

Едва мы шагнули на крыльцо, как распахнулась дверь и что-то визжащее кубарем подкатилось мне под ноги. То была рыжая девчонка.

Она больно ущипнула меня за руку и рывком втащила в прихожую. Здесь, запнувшись об порог, я бесславно упал.

Это еще было бы ничего. Но, по обыкновению мальчиков нашего города, карманы мои были набиты разнообразной, преимущественно металлической, дрянью, и, покатившись по полу, я затарахтел всеми своими жестяными коробочками, медяками, свистками, как гремучая змея.

Рыжая злорадно хохотала.

— Ага, попался! Ага! — кричала она над самым ухом невыносимо пронзительным, торжествующим голосом. — Одного держу, другой убег!… Скорее, Петр Арианыч!

Я отмахнулся от девчонки, угодив ей, кажется, в нос и вскочил на ноги. Но сильная рука придержала меня за шиворот.

— Подожди, голубчик, — сказал надо мной голос Петра Ариановича. — Как это ты попал сюда? Из рогатки тобой выстрелили или как?

Я зажмурил глаза.

— Вот оно что! Ладыгин Алексей? Странно!

Я открыл глаза. Петр Арианович смотрел на меня в упор, чуть прищурясь.

Рядом суетилась девчонка, продолжая цепляться за мой рукав.

— Вышла за вашим гостем двери закрыть, смотрю — а он у окна, — торопливо докладывала она, то и дело срываясь снова на визг. — Подглядывал в ваше окно. Я пугнула его раз от дома, а он…

— Как же, пугнула ты! — пробормотал я. — Мы сами не захотели, ушли.

— Да у тебя, брат, синяк, — вдруг сказал Петр Арианович. — Вон и кровь на руке. О порожек разбился? Тебя надо перевязать, умыть. Так?

— Так, — сказал я, ничего не понимая.

— Матери моей нету, в гостях, — сообщил Петр Арианович, пропуская меня внутрь дома. — Но мы сами, сами… Вот бинт достанем, йод…

Он принялся с грохотом открывать ящики комода.

— Где же йод, а?

— Двери вышла закрыть, — сказала девчонка, входя за нами следом и стряхивая снег со своего короткого ситцевого платья. — Глянула в щелку, а он у окна…

— Хорошо, хорошо. Йод подай!

Она подала йод и, обиженно поджав губы, помогла Петру Ариановичу размотать длиннейший бинт. Наверное, с большим удовольствием она задушила бы меня этим бинтом.

Потом девчонка ушла. Слышно было, как она бурчала себе под нос в соседней комнате. Вскоре на другой половине гулко захлопали двери.

— Сердитая! — улыбнулся Петр Арианович. — Значит, ты уже бывал здесь? А зачем?

Он сел на стул и посмотрел на меня. Некуда было деться от этого спокойного серьезно-вопросительного взгляда.

Можно было, конечно, попытаться убежать, но тогда Петр Арианович не узнал бы ничего о поведении Фим Фимыча. Я должен был предостеречь его.

Запинаясь, дрожа, не заканчивая фраз, я рассказал обо всем, что мы видели в окне. Петр Арианович выслушал меня, не прерывая, ничем не выражая своего удивления.

— Спасибо, не пропало ничего, — сказал он. Потом, поморщившись, добавил непонятно: — Я ведь знаю, кто он. Его подсылает ко мне инспектор училища…

Он задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Но ты сказал — мы. Кто же это — мы? Разве вас, таких вот взъерошенных мальчишек, еще много под окном?

— Еще один.

— Кто же?

— Товарищ мой.

— И сейчас там?

— Да.

— Небось убежал, — предположил Петр Арианович, взглядывая на меня исподлобья.

— Нет, не такой, — сказал я уверенно. — Не бросит товарища в беде.

Я подошел к окну. Мой взгляд встретился с испуганным взглядом Андрея. Он сидел на корточках под самой стеной и смотрел на меня снизу вверх.

— Сидит, — доложил я Петру Ариановичу.

— Вот как?

Петр Арианович с любопытством заглянул через мое плечо и вдруг захохотал — раскатисто, отмахиваясь от меня руками, вытирая слезы, выступившие на глаза. Я и не думал, что взрослый человек может так смеяться.

Он смеялся долго, пока опять не явилась девчонка и не принялась с ожесточением вытирать тряпкой пол, на котором блестели мокрые следы от моих сапог.