Повести об отважных
Шрифт:
— Никому не входить! — громко приказал лейтенант. — Старшина Ничипуренко! Доложите подполковнику об исчезновении военврача.
Он взял большой фонарь и принялся тщательно обследовать комнату. За сдвинутой кроватью лейтенант обнаружил пустую кобуру от пистолета. На простыне, лежавшей около кровати, был ясно виден след тяжелого кованого сапога большого размера. Другая простыня была разорвана вдоль и половина ее исчезла. Не было нигде и одеяла.
Дверь распахнулась, и в комнату быстрой походкой вошел подполковник Смирнов. Строгое лицо его выглядело бледнее обыкновенного, брови были сурово сдвинуты.
— Доложите, лейтенант Серков, что вами установлено, — приказал подполковник.
Лейтенант кратко сформулировал свои выводы. Фашисты устранили часового в зале, вошли в комнату и напали на военврача. Очевидно, связали Надежду Михайловну половинкой разорванной простыни, завернули в одеяло и унесли с собой.
— Так! — подполковник потер ладонью лоб. — Чем объяснить это странное похищение? Почему вервольфовцам потребовалось напасть именно на начальника госпиталя, а не на меня или на вас? Давайте попробуем мотивировать их поступки.
— Мотивировать это похищение можно только так… — Лейтенант Серков на мгновение задумался. — Если бы вервольфовцы думали совершить очередной террористический акт, то они просто убили бы свою жертву. Им нет никакого смысла уносить труп с собой. И еще. Конечно, они понимают, что для них важнее совершить покушение на самого старшего по званию офицера-мужчину… Простите, товарищ подполковник, на вас, например, чем на женщину, на врача. А значит…
— Что значит?
— А значит, им в их тайном гнезде срочно потребовался врач. И, может быть, это связано с перестрелкой на лестнице. Ведь вы в кого-то попали, неизвестный не случайно выронил автомат.
— Логично! — подполковник кивнул головой. — Но что можно сделать, чтобы немедленно освободить Надежду Михайловну?
— Взорвать! Взорвать к чертовой бабушке все это проклятое гнездо! — яростно выкрикнул чей-то дребезжащий басок.
Военврач Никита Семенович энергично взмахнул рукой. Обычно спокойный и благодушный, сейчас он был не на шутку взволнован и рассержен — лицо его покраснело, маленькие серые глазки сверкали из-под клочковатых бровей.
— Простите меня, Юрий Юрьевич, за то, что я не соблюдаю положенной субординации. Но я глубоко штатский, мирный человек… Я — врач! И, как мирный человек, как врач, я спрашиваю вас: до каких пор будут бесчинствовать эти бандиты? А с бандитами не стоит церемониться! Взорвать! Поднять на воздух всю эту каменную ловушку.
— Я понимаю вас, Никита Семенович. Но ведь если взорвать замок, как вы советуете, то едва ли этим мы выручим Надежду Михайловну, — мягко возразил подполковник.
— Так что же делать?
Подполковник обнял маленького доктора за плечи:
— Мы сделаем все, что можем, Никита Семенович. А вы делайте то, что должны делать. Принимайте пока госпиталь.
— Я? Да что вы, в самом деле?
— Да! Именно вы. Надо сделать все, чтобы госпиталь работал, как при Надежде Михайловне.
Военврач подтянулся, вскинул голову и сказал:
— Есть, товарищ подполковник, принять госпиталь…
Подполковник Смирнов за всю ночь не заснул ни минуты. Он курил папиросу одну за другой, ходил по библиотеке, несколько раз проверял часовых.
Его тревожила мысль: что с Надеждой Михайловной?
Он очень уважал эту смелую, решительную женщину, которая воспротивилась заключению других врачей, настаивавших на ампутации его ноги. Надежда Михайловна взяла ответственность на себя. После многочисленных и сложных операций, уставшая и бледная, она не уходила отдыхать, а шла к его постели и сама очищала гноившуюся рану, применяла самые различные средства лечения, ободряла, внушала веру в благополучный исход.
Сейчас подполковника мучило ощущение собственного бессилия. Друг был в опасности, находился совсем рядом, а он ничем не мог помочь ему.
“Конечно, не случайно фашисты так настойчиво выживают нас из замка, — раздумывал подполковник. — Очевидно, на этот замок делается серьезная ставка в их тайной игре…”
В комнату с большой грудой синих папок вошел лейтенант Серков. Глаза его были красными от усталости.
— Почему не спите, Миша? — спросил подполковник. — Все еще переживаете схватку с Железным Рыцарем?
— Нет, Юрий Юрьевич, — лейтенант положил папки на стол. — Интересная находка…
Он рассказал, что после того как медсестра Катя дала ему выпить какого-то бодрящего медицинского снадобья, он решил проверить, выставлена ли охрана к гестаповскому архиву. Часовой был на месте. Лейтенант еще раз осмотрел ящики. И на двух из них обнаружил полусодранные таблички с надписями: “Кадры”. В этих ящиках оказались личные дела работников местного гестапо и осведомителей.
— Да, открытие важное, — кивнул головой подполковник. — Надо показать дела немецким товарищам из городского самоуправления. Возможно, что некоторые из этих тайных сотрудников гестапо здравствуют и поныне. — Подполковник прислушался. — Кажется, стучат? Войдите! — громко сказал он.
В дверь шагнул щеголеватый и подтянутый, как всегда, сержант Кавторадзе. За ним робко вошла заплаканная Наташа Звонкова. Сержант прищелкнул каблуками, четким движением поднес сжатые пальцы к пилотке и доложил:
— Товарищ подполковник! Наша воспитанница Наташа сделала интересное открытие. Я сам проверил ее сообщение. Оно правильное…
— Вольно, сержант! — сказал подполковник любуясь молодецкой выправкой разведчика. — Ну, Наташонок, рассказывай, что ты обнаружила? — Подполковник положил руки на плечи девочки и ласково усадил ее на диван. — Но прежде скажи, почему ты не спишь? Ночью полагается спать.
Подполковник сел рядом с девочкой. Темные глаза Наташи налились слезами.
— Разве ж сейчас уснешь! — дрогнувшим голосом прошептала она и посмотрела на Смирнова, торопливо смахнув со щеки слезинку. — Ведь вы спасете тетю Надю? Да?
— Постараемся, Наташа, — серьезно ответил подполковник. — Ну, а теперь рассказывай о своем открытии.
Наташа снова отерла ладошкой мокрые глаза и стала рассказывать:
— Я никак не могла заснуть… И тетя Катя, медсестра, тоже не спала. Мы лежали и все время говорили о Надежде Михайловне — где она, что с ней. А потом решили выйти во двор подышать свежим воздухом. Вышли мы, сели в садике на скамеечке и сидим. Я подняла голову и вижу: на железном кресте вдруг стали проскакивать голубые искорки.