Повести рассказы. Стихотворения. Поэмы. Драмы
Шрифт:
Ну, так и есть… Там клокотала тяжелая сине-белесая туча. Казалось, сама Черногора поднялась в небо, готовая опуститься на землю и все раздавить. Ветер бежал впереди нее и расталкивал пихты, а горы и долины почернели сразу, как после пожара. Нечего было и думать идти дальше. Палагна спряталась под шатром пихты. Пихта скрипела. Издалека мягко катился гром; тени стремительно бежали по горам, смывая краски, а высокие пихты сгибались вдвое на далеких вершинах. «Еще град выпадет»,- пугалась Палагна, плотно запахивая безрукавку.
А
«Наверно, за мной…» – испугалась Палагна.
Но Юра, по-видимому, ее не заметил.
Стал лицом к туче, одна нога вперед, и скрестил руки на груди. Запрокииул бледное лицо и вонзился хмурым глазом в тучу. Стоял так долгое мгновенье, а туча шла на него. И вдруг резким движением он бросил кресаню на землю. Ветер сейчас же сдул шляпу в долину и подхватил длинные волосы Юры. Юра тогда поднял к туче палку, которую держал в руке, и крикнул в синее клокотанье:
– Стой! Я тебя не пускаю!…
Туча подумала немного и метнула в ответ огненную стрелу.
– Ой! – закрыла Палагна глаза рукой, когда рассыпались горы.
Но Юра твердо стоял, и кудри извивались над его головой, как змеи в гнезде.
– Ага! Ты так! – крикнул Юра туче.- Тогда я сотворю заговор. Я заклинаю вас, громы великие и малые, тучи и облака, я приказываю тебе, непогода, уходи налево, на леса и воды… Иди, разлетись, как ветер по свету… Разбейся и рассыпься, силы твоей тут нет.
Но туча только презрительно моргнула левым крылом и начала поворачивать направо, к царынкам.
– Несчастье! – сжала руки Палагна.- Начисто погубит сеио…
Однако Юра ие думал сдаваться. Он только больше побледнел, только потемнели его глаза. Когда туча двигалась направо – и он шел направо,- туча – налево, и он – налево. Он бегал за нею, борясь с ветром, размахивая руками, грозил палкой. Он вился, как вьюн по горе, заставляя тучу повернуть, мерился силой с нею, спорил… Вот-вот, еще немного, еще с этого края… Ощущал в груди силу, метал глазами молнии, вздымал руки в небо и творил заклинанья. Ветер развевал на нем безрукавку и хлестал его грудь, туча ворчала, расплескивала гром, била в глаза дождем, вздрагивала над головой, готовая упасть, а он, весь в поту, едва переводя дыханье, метался по вершине в неистовстве, страшась потерять последние силы.
– Стой!…
И туча внезапно остановилась. Удивленно подняла край, встала, как конь, на дыбы, заклокотала от скрытого гнева, отчаяния, бессилия и уже просила:
– Пусти! Куда мне деться?
– Не пущу.
– Пусти! Погибаем!-жалобно кричали души, сгибаясь под тяжестью переполненных градом мешков.
– Ага! Теперь ты просишь!… Я тебя заклинаю, ступай в безвесть, в пропасть, где конь не ржет, корова не мычит, овца не блеет, куда ворон не долетает, где христианского голоса не слыхать… Туда отпускаю тебя…
И удивительное дело – туча подчинилась, покорно повернула налево и развязала мешки над рекой, засыпав частым градом каменный берег. Белая завеса закрыла горы, а в глубокой долине что-то клокотало, ломалось, глухо шумело. Юра упал на землю и тяжело дышал.
А когда солнце разорвало тучу и мокрые травы вдруг улыбнулись, Юра словно сквозь сон увидел, что к нему бежит Палагна. Она вся приветливо сияла, как солнце, склонясь над ним, взволнованно спрашивая:
– Не случилось ли с тобой, Юрчик, чего злого?
– Ничего, Палагночка, душечка! Ничего, иди сюда. Я отвратил бурю…
И простер руки к ней.
Так Палагна стала любовницей Юры.
Иван удивлялся Палагне. Она и прежде любила пышно одеваться, а теперь будто что-то на нее нашло: даже в будни носила шелковые платки, дорогие, затейливо расшитые, носила блестящие, затканные капителью запаски, а тяжелые украшения из монет сгибали ей шею. Иногда исчезала из дому и возвращалась поздно, красная, растрепанная, будто пьяная.
– Где ты шляешься? – сердился Иван.- Смотри, хозяйка!
Но Палагна только смеялась:
– Ого! Мне уже и погулять нельзя… Хочу жить в свое удовольствие. Один раз живем на свете…
Что правда, то правда – жизнь наша коротка, блеснет и погаснет. Иван сам так думал, но Палагна заходила слишком далеко. Ежедневно она пила в корчме с Юрой, знахарем, при людях целовалась и обнималась с ним, не скрывая даже, что имеет любовника. Разве она первая? Испокон веку не было того, чтобы одного держаться.
Все говорили о Палагне и Юре; слыхал и Иван, но принимал все равнодушно. Знахарь так знахарь. Палагна цвела и веселилась, а Иван тосковал и сох, теряя силы. Он сам удивлялся такой перемене. Что случилось с ним? Силы оставляли его, глаза, какие-то растерянные и водянистые, глубоко ввалились, жизнь потеряла для него смысл. Даже маржинка не доставляла прежней радости. Быть может, на него напустили порчу или сглазил кто? Не тосковал по Палагне, даже обиды не чувствовал, хотя дрался из-за жены с Юрой.