Повести. Пьесы
Шрифт:
А чего ему на эмоции расходоваться при такой-то должности, подумал Николай Антонович себе в утешение. Но не утешился, ибо понимал, что причина не в должности. Просто само дело, которым уверенно и, видимо, удачливо ворочал этот крупный мужик, было так велико, что неприятности, которые мог вызвать затесавшийся на стройку случайный бич, в этих масштабах не просматривались и потому не стоили нервных затрат.
— Человек вы зрелый, — продолжал Викентьев, — должны молодежи пример показывать, а вы? На иждивении
— Честно? — Николай Антонович вздохнул. — Если честно — нет, не стыдно.
Начальник наконец-то удивился:
— Как так? Почему?
— Так ведь люди и должны помогать друг другу.
В глазах у Викентьева засветился некоторый интерес:
— Любопытно у вас получается! Вам люди должны помогать. А вы им?
— Вчера я им помог, сегодня они мне.
— Вчерашним днем жить не годится, — уже рассеянно проговорил Викентьев. — В общем, Николай Антонович, давайте так: Новотайгинск город трудовой, бездельников у нас нет. Хотите работать — милости просим. Не хотите — путешествуйте в других местах.
— Понял, — проговорил Николай Антонович, оживляясь. Затянувшийся и уже надоевший разговор явно шел к концу. Еще парочка напутствий — и домой…
Однако вышло иначе.
За дверью возникло движение, голоса — и в комнату ворвалась Раиса. Не спросившись и не поздоровавшись, она прошла к столу и остановилась, в упор глядя на румяного. Поза была самая вызывающая, руки на груди.
— Ты чего? — опешил румяный.
Она недобро молчала.
— Видишь, заняты, — сказал он. — Выйди и подожди там.
— Жене приказывай! — крикнула вдруг Раиса и нагло села на край стола.
— Раиса! — изумился Викентьев. — Случилось что? Чего такая строгая?
— А как с ними еще? — возмущенно возразила она. — Приходят в общагу, хватают человека…
— Ты здесь не балагань! — резко повысил голос румяный. Он уже пришел в себя. — Ничего не знаешь и не балагань. Ты чего командуешь?
— Морду тебе давно не били, вот чего! — ответила Раиса.
Румяный презрительно усмехнулся:
— Слишком много вас таких на одну морду. Вот ты пришла и орешь. А чего орешь? Чего ты вообще-то знаешь? Он тебе кто?
— Любовник!
— Острить в клубе будешь! — обиделся румяный. — А здесь штаб.
Викентьев решил вмешаться. Сказал миролюбиво:
— Раиса, просьба к тебе.
Она глянула исподлобья:
— Ну?
— Гарантирую — никто твоего знакомого не обидит. Но есть к нему маленький разговор. Без женщин. Личная просьба: побудь пять минут в коридоре. А следом и он выйдет.
— Ладно, — буркнула Раиса и мрачно пошла к двери. Викентьев прошелся по комнате и остановился у стола:
— Пермяков? Я правильно запомнил?
— Точно.
— Так вот, Пермяков. Зла вам никто не желает. Но у нас тут стройка — свои порядки, свои традиции. Раиса за вас… — он поискал слово, — ходатайствует — очень хорошо. Пожалуйста, на любую работу. Торопить не буду, но и вы не тяните. А спичку поднимать — сделайте одолжение, но в свободное время. Вот так, Пермяков. Ясно?
— Ясно, — заверил Пермяков.
— А что за спичка? — заинтересовался румяный.
— Да вот, товарищ тут забавляет молодежь, — туманно объяснил Викентьев — видно, не желал сыпать соль на рану.
— Я слышал, — сказал Артур и ухмыльнулся.
— Ну и чего вы с этой спичкой делаете? — не унимался румяный.
Пермяков виновато проговорил:
— Да глупости. Фокус такой. Для развлечения. Ну вот, допустим, в компании… Спичек нет?
Румяный развел пустыми ладонями. Артур достал коробок и кинул Пермякову, тот поймал на лету. Раскрыл, вынул спичку.
— Только свет нужен не такой, — сказал он, — у вас тут свечей двести, все видно. А надо вечером, у костерчика. Можно и дома, но в сумерках.
— Ну и чего? — разочарованно спросил румяный. Он явно ждал большего.
— Ну, вот, значит, берешь спичку, — начал объяснять Пермяков. — Вот так вот ее кладешь. Лучше, чтобы место ровное, вот этот стол, допустим, годится… Ну, и…
Артур встал, зашел сбоку и с умеренным любопытством уставился на спичку.
— А теперь — тихо! — сказал вдруг хрипло Пермяков.
Он напрягся и побледнел. От лопаток к затылку поднималась знобящая дрожь. Пермяков почувствовал эту дрожь шеей, затылком, висками, почувствовал нарастающую тяжесть в зрачках. Тогда он отвел руки за спину и медленно наклонился над столом…
Когда он разогнулся и вяло, расслабленно выдохнул, было тихо, совсем тихо. Мужики смотрели на него молча, ошарашено приоткрыв рты.
Потом Викентьев сипловато спросил:
— А… А нитка где?
Пермяков не ответил. За него отозвался румяный:
— Какая нитка?
— Ну… — Викентьев пошевелил в воздухе пальцами. — Нитка?
Пермяков ответил устало:
— На месте нитка. В катушке. И никто ее оттуда не брал.
Он сел в жесткое казенное креслице, провел ладонью по лбу и проговорил со слабой улыбкой:
— Вот так, мужики…
У Артура брови недоуменно лезли вверх. Он сказал вконец растерянно:
— Но ведь так не бывает!
Отвечать было незачем, Пермяков и не ответил. Вдохнул, выдохнул, снова вдохнул и медленно, ватно поднялся:
— Ладно, мужики, пойду.
— Погодите, — попросил румяный. — А как у вас это получается?
Пермяков отрешенно пожал плечами:
— Вот этого не знаю. Выходит, и все.
— И давно?
— Да не очень. Года три, пожалуй. Все прочее развалилось, а это почему-то наладилось.