Повести
Шрифт:
Поезд остановился.
— Ура-а-а! Ура-а-а! — заорали ребята, столпившись в тамбуре.
— Безобразники, право слово! — рассердилась какая-то женщина.
Она вошла в вагон только сейчас и с трудом пробралась с двумя чемоданами сквозь толпу ребят.
— Пойти навести порядок, что ли? — Николай Викторович было привстал, но раздумал, махнул рукой и остался сидеть. — Ладно, пусть лучше в тамбуре беснуются, чем в вагоне.
Мы с ним потихоньку задремали…
Нас разбудили бесцеремонные мальчишки. Они притащили какой-то большой коричневый
— Кто тут старший над этими туристами? — Грозное предупреждение железнодорожника снова заставило нас открыть глаза.
— Я старший, — поднялся Николай Викторович. — А что такое?
— А то, что пассажиры жалуются!
Николай Викторович вскочил, выбежал в тамбур…
И вдруг воцарилась полная тишина, такая, как в лесу перед грозой…
Николай Викторович быстро вернулся в вагон; он вел за собой…
— Не может быть! — невольно вырвалось у меня. Николай Викторович тащил за руку… Галю.
Ленечка, сидевший против меня, выронил книжку, снял очки и разинул рот. Кажется, я тоже открыл рот почти так же широко, как Ленечка.
Николай Викторович с силой взял Галю за плечи и поставил ее в проходе между скамейками. Сам он встал напротив нее, скрестив руки на груди. Он глядел на Галю в упор, и Галя глядела на него также в упор. Эта кудрявая тринадцатилетняя девчонка, не моргая, выдержала взгляд своего пионервожатого.
В полном молчании ребята столпились вокруг и ждали, что будет. Все пассажиры, не понимая, что происходит, с любопытством глядели на Николая Викторовича и на Галю.
Николай Викторович молчал.
Галя была одета в такие же, как и мы, синие шаровары и куртку, обута в такие же белые кеды. Она первой начала говорить, слова произносила медленно, с расстановкой, но без запинки. Одновременно она протянула Николаю Викторовичу конверт и деньги:
— Вот вам от мамы письмо, а вот вам десять рублей семьдесят копеек. Десять — это мама передает, а семьдесят копеек я сама накопила.
Николай Викторович по-прежнему стоял, скрестив руки на груди, и по-прежнему молчал.
— Я с мамой до первой остановки на электричке проехала, а потом меня мама к вам в вагон посадила. А в моем рюкзаке килограмм колбасы ветчинно-рубленой, очень хорошей… А где мой рюкзак? — Галя вдруг спохватилась, беспокойно оглядела ребят.
— Цел, цел твой рюкзак, — шепнул Миша. Невыносимое молчание Николая Викторовича длилось уже несколько минут.
— А как же Галя сюда попала? Значит, она тоже пойдет с нами в поход? — вдруг выскочил Ленечка.
Гриша щелкнул его по носу.
Николай Викторович все еще удручающе молчал. Наконец, не говоря ни слова, он протянул руку, взял от Гали письмо. Она хотела передать ему деньги… Он отмахнулся, будто от горящих углей, и начал читать письмо про себя, потом молча передал листок мне.
Я прочел:
Дорогой Николай Викторович, простите, пожалуйста, но иначе поступить я не могла. Вера Ильинична меня не хочет и слушать, а я убеждена, что ваше замечательное путешествие послужит только на пользу моей дочери. Никогда она ничем особенным не болела. Если бы вы знали, как безумно она хочет идти в поход! Посылаю с ней…
Затем шли две строчки про колбасу.
Я дочитал письмо и отдал его Николаю Викторовичу.
— Вы как считаете, может ли она идти с нами в поход или нет? — Николай Викторович пристально взглянул на меня.
— Мм-м, с одной стороны, нельзя не считаться с мнением школьного врача, — начал я, — но, с другой стороны, мать утверждает, что ее дочь совершенно здорова, а шум в сердце достаточно частое явление среди детей переходного возраста, с третьей стороны, медицинские инструкции, случается, разрешают, а случается — не разрешают…
— Вы мне ответьте прямо: может Галя идти с нами в поход или не может? — очень невежливо перебил меня Николай Викторович. — Иначе я высажу ее на следующей остановке.
Многие ребята ахнули.
— И что это Галкино сердце вдруг вздумало шуметь?! — воскликнула Танечка.
— Я вам дам ответ после того, как самым внимательным образом выслушаю Галю, — стараясь быть каменно-твердым, ответил я.
— Так это же очень просто сделать! — обрадовалась Танечка. — Мы вытащим из рюкзаков одеяла, девочки встанут с ними на скамейки — вот здесь и здесь, все загородят, и получится прехорошенькая комнатка.
Николай Викторович одобрительно кивнул головой, но я горячо запротестовал:
— Нельзя выслушивать сердце на ходу поезда.
В конце концов договорились: Галя едет с нами до Владимира, там я ее осматриваю и решаю, взять ли ее с собой в поход или безжалостно отправить в Москву.
Я оглядел ребят. Впереди стояли Лариса Примерная, Танечка, Миша, Гриша, Вова… Галя успела уже спрятаться за спины подруг — ее не было видно. Только невозмутимый Ленечка вновь уселся в сторонке со своим «Капитаном Сорвиголова». Он, видимо, пришел к убеждению, что весь переполох благополучно разрешился.
— Как эти книги найдем, ничего ему не скажем. Пускай возвращается с пустым рюкзаком. — Эти угрожающие слова Миша явно бросил в мой огород.
Ух, как они на меня неприязненно смотрели! Неужели это те самые мальчики и девочки, которые совсем недавно вместе со мной с таким увлечением мечтали о походе?!
«Наш поход вот-вот сорвется, — с ужасом подумал я. — А вообще, кто меня связал со школой? Она».
И мне сделалось нестерпимо жалко девочку, но как врач я знал, что не имею права ее жалеть.