Повести
Шрифт:
Любое экстраординарное событие привлекает к себе прежде всего людей обделённых, в чём-то ущербных, просто несчастных. Счастье эгоистично, недальновидно, не склонно к мистическим настроениям и божественным вдохновениям. Оно, скорее, свернётся калачиком в кресле и будет ждать, когда закипит на кухне чайник. Несчастье же всегда в походной одежде, чтобы укрываться от дождя в чистом поле. Оно готово к чуду, ради которого идёт, словно паломник по святым местам искать утешение.
«Раньше было лучше, – думала Олеся, – спокойней. А сейчас я как будто сижу на пороховой
Приходили разные люди со своими проблемами, болью. Из благодарности они приносили деньги. Олеся не назначала цену за свои услуги, понимая, что достаток у её клиентов разный, а спекулировать своим даром ей не позволяла совесть. Она отвечала на вопрос: «Сколько вам должны?» просто: «Сколько можете».
После приёма в её руках побывали купюры разных достоинств: мятые сторублёвки, зелёные гладкие тысячи, аккуратно сложенные в носовой платок железные, видимо, накопленные с большим трудом, монеты.
Однажды к ней на приём пришла молодая, одетая в брендовые вещи, ухоженная женщина. На всех пальцах рук у неё были надеты бриллиантовые кольца, в ушах сверкали изысканные серёжки.
– Здравствуй, Олеся, – обратилась к кудеснице женщина.
Олесю покоробило такое панибратское обращение, ведь они не были знакомы, но она не подала виду.
– Меня зовут Ирина. К тебе прийти порекомендовала моя подруга, которая осталась довольна посещением твоего салона. Ну, рассказывай, что ты видишь, рассказывай, – вальяжно расположившись в кресле Олеси, заявила Ирина.
Олесю настолько выбило из её привычного состояния поведение клиентки, что она на миг потеряла свой дар. В тот момент она видела наглую, желающую своим поведением унизить её, богатую, молодую женщину.
– Какие проблемы могут быть у такой знающей себе цену гордячки? – подумала Олеся, заглядывая в её невероятно зелёные, самодовольные глаза. Но уже через несколько минут собралась и начала рассказывать Ирине о её проблемах.
– Я вижу рядом с вами очень худенькую девочку с такими же зелёными глазами, как у вас. Она страдает, от этого плохо кушает и по ночам плачет тихо, боясь, что её услышат и накажут.
Тон и голос посетительницы внезапно изменился, словно спесь и снобизм сдуло ветром. Она вдруг заговорила голосом простой несчастной бабы, которой знакома душевная боль.
– Это моя дочка. Я отдала её в детский дом, боясь, что мой муж, известный бизнесмен, не примет её, и наша свадьба не состоится.
– Ещё я вижу, что вы беременны, у вас будет мальчик.
– Неужели! Муж так хочет сына, но у нас не получалось уже три года. Он подумывал развестись из-за этого со мной, ведь ему нужен наследник. Я последние дни потеряла аппетит, меня тошнило при виде еды, но и подумать не могла, что беременна.
– Скажите, – обратилась к Олесе теперь на «вы» Ирина, – муж примет мою девочку? Что вы видите?
– Я вижу огромную светлую комнату. Из окна видно море. Вы вчетвером сидите за круглым столом, весело разговариваете и смеётесь.
– Значит, всё обойдётся, – выдохнула женщина, словно освобождаясь от ноющей сердечной боли, – спасибо вам большое, Олеся! Вы не представляете, что сделали для меня!
– Но это ещё не всё, продолжила Олеся, – у вас будут большие душевные переживания, связанные с вашим братом. Он – опасный человек, будьте готовы к сюрпризам с его стороны.
Лицо Ирины от этих слов внезапно потемнело. Она опустила голову, ещё раз поблагодарив кудесницу, всунула Олесе в руку хрустящие бумажки и, поклонившись перед выходом, ушла.
Олеся раскрыла ладонь. В ней лежали две стодолларовые купюры.
Спала она плохо. Слишком сильные впечатления были от дней приёма несчастных, проходивших через её офис, оставлявших следы своей ауры – глубокие, тревожные, отчаянные. Но больше всего её преследовали, не давая расслабиться и спокойно спать ночью глаза её пациентов. Крупные и мелкие, обрамлённые паутинками морщин и с накрашенными ресницами, грустные, опухшие от слёз, задумчивые серые, легкомысленные зелёные, надменные карие. Эти глаза снились ей в те короткие часы погружения в неглубокий сон, сливаясь в один опустошающий бездонный глаз. Переливающаяся всеми цветами радужка становилась посередине чёрной дырой зрачка, которая хотела засосать, закрутить в чёрный водоворот неведомого.
Глеб, чутко спавший рядом с Олесей, ощущал, в какой поток непривычных для неё ощущений попала его любимая. Стоило положить ему руку на голову Олеси, как она тут же проваливалась в глубокий сон. Если же преследующие её образы не покидали её таким путём, он пристально смотрел в её глаза. И Олеся, утопая в волнах любви и света, льющихся из глаз любимого, безмятежно засыпала.
«Я привыкну, – говорила Олеся по утрам своему отражению в зеркале». Следуя негласному договору со своим даром, она не смотрела в собственные глаза. «Я привыкну, как привыкают к своей работе врачи. Им нельзя полностью погружаться в проблемы пациентов, захлёбываться от их боли, иначе они не смогут профессионально справляться со своей работой. Я преодолею эту слабость, чтобы стать профессионалом».
У подруги Олеси Юлии заболела близкая знакомая по работе. Юля, как всегда, попросила Олесю посмотреть Веру.
Как выяснилось, у Веры диагностировали и удачно прооперировали раннюю стадию рака кишечника год назад. Вера имела дочку от первого брака, но брак распался, как только женщина заболела. Её друг Фёдор, влюблённый в неё со школы, сделал ей предложение, зная о болезни любимой, и они расписались. Вера забеременела и пришла на приём к Олесе, потому что онкологи в один голос заставляли сделать аборт, сказав, что иначе болезнь вернётся с новой силой и тогда помочь женщине будет невозможно.
Олеся, посмотрев Веру, увидела, что у неё будет здоровая девочка (это больше всего волновало будущую мать), но родится она недоношенной. И если Вера сохранит беременность, то погибнет от вернувшейся болезни.
– Что вы решили, Вера, – спросила Олеся.
– Конечно, я оставлю ребёнка, пусть даже платой за это станет моя жизнь. Не уговаривайте меня избавиться от моей дочки, я не смогу её убить.
– Да хранит вас и вашу девочку Бог, – ответила Олеся с тяжёлым сердцем, – когда я вам понадоблюсь, буду помогать всем, чем смогу. И они расстались на пять месяцев.