Повести
Шрифт:
Глава пятая
В конце декабря за одну ночь город утонул в сугробах снега. Осень и начало зимы были морозными, но без малейшего намёка на настоящую белую зиму. Деревья согнулись под тяжёлой шубой мокрого снега, приобретя сказочные очертания. Во дворах и на улицах началась настоящая сумятица – к зиме, даже начавшейся в конце декабря, службы города традиционно не были готовы.
Олесе необходимо было поздравить родителей с наступающим Новым годом, тем более она не была у них после полученной травмы, а мать не проявляла особого желания навестить дочь, показывая тем самым, как она недовольны разводом с Вадимом и её новым замужеством. Отец изредка, ненадолго, втайне от жены,
Их дом находился в ближнем Подмосковье, в посёлке, где обитали деятели науки с различными правительственными регалиями. Подходя к нему, Олеся и Глеб были очарованы ладным творением в прибалтийском стиле – коттедж был, словно сказочным жилищем Снежной королевы. Его обрамляли длинные сосульки, висящие над входом и замысловатыми полукруглыми окнами, словно защищая волшебство. Весь он утопал в снежной шубе блестящего и отражающегося всеми цветами радуги, рыхлого и пушистого снега, в закатных лучах зимнего Солнца. День выдался морозный и ясный. От холодного воздуха на шарфе оставались влажные капли. Снег под ногами смачно хрустел. Молодые люди остановились, словно завороженные, перед чарующим творением природы и человека.
Пройдя по аккуратно расчищенной дорожке к дому, Олеся, не без сжимающего сердце страха, нажала на звонок. Дверь открыла бабушка, Софья Прокофьевна, часто навещавшая Олесю и в больнице, и на квартире у Глеба. Она искренне полюбила избранника внучки, радуясь счастью молодых.
На пороге гостиной стояла мать – каменное изваяние без тени каких-либо эмоций на лице. Ни слова не говоря, она указала жестом, словно английская королева, вход в гостиную, где стоял стол, накрытый по случаю зимнего праздника. На столе традиционно красовался салат оливье и торт Наполеон.
Олеся не любила отчий дом. То, что девушка чувствовала себя в нём неуютно – было половиной беды. Вторая и самая важная заключалась в том, что она теряла в доме себя, становясь безликим придатком ледяного дворца.
За столом сидел Вадим, как единственный достойный член семьи, пристально разглядывающий Глеба. Были ещё три женщины с мужьями, работающие вместе с матерью, как постоянные члены нечастых праздничных застолий.
В гостиную вошёл отец, постаревший, но бодрый. Он обнял дочь и пожал руку Глебу. Обстановка слегка разрядилась, особенно после того, как отец стал рассказывать забавные истории о сдаче экзаменов студентами.
Олеся боялась заглянуть в глаза матери. Мать сама искала её взгляда, оставаясь при этом неприступной, неодушевлённой статуей. Нехорошее предчувствие появилось в душе Олеси чёрным пятном, уничтожая, словно чернилами, радость от встречи с отцом и бабушкой.
Развеселившись от хорошего вина и завязавшегося непринуждённого разговора между Глебом и отцом, Олеся случайно встретилась с глазами матери. Сначала её пронзил ледяной холод, исторгаемый всем обликом изваяния. Лицо матери, приятное, несмотря на надетую маску равнодушия, приобрело пепельно-белый цвет. Под глазами возникли чёрные круги. Сохраняя самообладание, Олеся пыталась изобразить причастность к происходящему вокруг праздничного стола. Ногти матери, преобразившись, стали матово-чёрными, словно покрытыми толстым слоем лака, смешанным с чернозёмом. В воздух вырвался оглушительный визг, заставив Олесю на мгновение вздрогнуть и зажмуриться. Инфернальная сущность отделилась от хозяйки. Возле Олеси, что-то неразборчиво шипя, закружилась её чёрная тень. Зато мать, минуту назад похожая на персонажа из фильмов ужаса, вернулась к человеческому облику. Чёрная тень нависла над головами посетителей ледяного замка, заняв весь потолок гостиной. Но, казалось, мать не чувствовала неприятного, пронзающего холода, заставившего Олесю натянуть на пальцы длинные рукава свитера. Заглянув в глаза матери, она увидела скрюченную, иссохшую мумию, которая когда-то была живой душой, а теперь её место занимал чёрный сгусток демонической энергии.
Отсутствие чуткости, сколько себя помнит Олеся, всегда было присуще матери. Теперь-то Олесе стало понятно, что ни о какой душе у матери не могло быть речи. Душа скончалась, уступив своё место чёрным силам зла, ненависти и ревности. Не раз знакомые рассказывали Олесе, что стоило её матери поинтересоваться чьим-то здоровьем или спросить о протекании беременности, как человек скоропостижно погибал, а беременная женщина теряла ребёнка, чудом оставаясь живой. Постепенно разговоры на тему здоровья и рождения детей были вычеркнуты при общении с несущей горе и несчастья женщиной. Понятен стал и тот вампиризм, которым искусно пользовалась мать для питания своей ненасытной энергетической сущности.
Как же отец, прожив с матерью тридцать лет, сумел сохранить живую душу? Видимо, его фанатичное увлечение наукой, жадное поглощение новых достижений, а, главное, доброжелательное отношение к людям, давали ему такую чистую вибрацию, которая была не по вкусу инфернальному миру. Несомненно, проживание под одной крышей с такой своеобразной женщиной не могло не отпечататься на его характере – он перестал смеяться, будучи по природе весельчаком и душой кампании, практически не выходил из своего кабинета и мало разговаривал. Супруги, столь разные по своей духовности и интеллекту, жили, как обитатели коммунальной квартиры. У каждого был свой мир, не совместимый с миром партнёра.
Мать нашла отдушину в общении с Вадимом. Отец уважал и любил свою маму – Софью Прокофьевну, часто уединяясь с ней в кабинете за игрой в шахматы и беседах о современной литературе, которой он интересовался.
Впервые в жизни, глядя в глаза матери, Олеся не испытывала парализующего страха. Она чувствовала, что стала сильней демонической женщины, отделившись от неё на всех уровнях земного существования. Странно, но она и своей матерью её не ощущала. Перед ней стояла чужая женщина с чертами, смутно напоминающими черты матери. Кроме того, Олеся была окружена незримой защитой, исходящей от Глеба и от того крошечного существа, который поселился в её теле.
Неожиданно мигнули лампы, освещающие гостиную. Образовавшийся сумрак сгустил краски, очертания предметов приняли зловещие оттенки. Олеся услышала пугающий шёпот потусторонних голосов. Они хихикали, переговаривались, глядя со всех углов и потолка гостиной. Их голоса становились громче, но никто из присутствующих ничего не замечал и не беспокоился. Лишь Глеб нащупал руку Олеси под столом и крепко её сжал. Оцепенение Олеси длилось считанные секунды. Усилием воли она взяла себя в руки, вспомнив, что безобразные призраки уже преследовали её в метро. И если делать вид, что она не чувствует их присутствие, не видит сущностей и не слышит нечеловеческое шипение, они не принесут вреда.
«Только бы не выдать своего испуга любой ценой», – думала Олеся, стараясь отвлечься от видений. Физическая боль, которую она испытывала, подтверждала, что это не сон, не сумасшествие, а дикая реальность. Странный холодновато-голубой цвет, проникший в гостиную, оголил сущность мирно сидевших за столом людей. Нечеловеческие, полузвериные маски, прикрывающие нутро их владельцев, задрожали, стали сокращаться, уменьшаясь в размерах. Словно бесы, прикрытые ими, стремились вырваться на свободу, но увязли, как в болоте, в телах своих носителей. От сильного хлопка, заставившего Олесю моргнуть, они вырвались на свободу. Это были тени, отдалённо напоминающие очертания людей. Они скользили по всему помещению, явно что-то разыскивая, внюхиваясь в каждого присутствующего. Кого-то дёргали за волосы, касались лиц, отчего гости начинали ёжиться или надсадно кашлять.