Повести
Шрифт:
Около одиннадцати часов утра русские войска двинулись на Орду.
Ревели натянутые ветром стяги, и веяли, словно живые, знамена; в блеске доспехов полки колыхались, как тяжелые волны; земля стонала от множества воинов; гребни их шлемов рдели, как жар.
Рать быстро спустилась с холма в лощину, откуда вытекала речка Смолка, и стала «на поле чистом, на месте твердом». В татарском стане было время обеда. Враг не ожидал такой смелой атаки и поспешил выступить, побросав свои котлы.
Обе великие рати начали сходиться в лощине. Русские войска с их красными
Передовой татарский полк также состоял из пехоты: это были главным образом генуэзцы. Он двигался густою колонной; при этом воины задних рядов клали свои более длинные копья на плечи передним. Затем обе рати остановились: стена против стены.
Из полков выехали единоборцы: со стороны русских — инок Пересвет, от татарского войска — великан Челубей. Они ударили друг друга копьями, и оба упали с коней мертвыми.
Тогда Дмитрий сказал:
— Уже гости наши близко! Пришло время нам пить чаши!
И началась битва.
Мамай следил за нею с Красного холма.
Русский народ в своих сказаниях об этой великой сече сохранил о ней память в торжественных словах:
«На поле Куликовом, между Доном и Мечею, сошлись сильные полки; кровавые ручьи вытекли из них, от блеска мечей и сабель затрепетали синие молнии, и треск множества копий раздался, как гром…
Полилась на кованые седла кровь, засверкали булатные сабли около голов богатырских, покатились золоченые шлемы на землю, и пали коням под копыта головы многих богатырей…»
Скоро воинам стало тесно. Ратники задыхались, а расступиться им было негде.
«Копья ломались, как солома, — говорит русская летопись, — пыль закрывала солнце, дождем падали стрелы».
Князь Дмитрий бился, как рядовой воин, и поразил насмерть ханского племянника Тулун-бека.
Ни на чьей стороне не было перевеса.
Русские одолевали в одном месте, татары — в другом.
Но вот пешая рать вся полегла, «как сено, посеченная, как деревья, сломившись».
Татары стали напирать на главные силы русских — на полки московский, суздальский и владимирский. Они прорвались к большому черному знамени московского князя, которое возили за переодетым Михаилом Бряноком, подсекли древко знамени и убили самого Брянока. Но русские воеводы успели снова сомкнуть «большой» полк.
Дмитрий поставил свои войска так, что татары не могли охватить их ни с какой стороны. Им оставалось только прорвать русский строй и тогда уже напасть с тыла. Не добившись успеха в центре, они бросили запасную тяжелую конницу на левое крыло.
Оно стало подаваться назад, и над центром нависла угроза быть обойденным с фланга и тыла.
Все русское войско было бы тогда отрезано от Дона и прижато к Непрядве.
Татары знали, что левое крыло слабее, и направили туда свой главный удар.
Между тем засадный полк продолжал стоять в дубраве и не вступал в битву.
С бьющимися сердцами следили воины Владимира Андреевича и Боброка-Волынца, как рубились с врагом «за свою великую обиду» русские удальцы.
Затаив дыхание дожидались своего часа спрятанные в засаде люди. Некоторые из них, чтобы лучше видеть, взобрались на деревья.
Было слышно, как ветка хрустит под конским копытом и сухой лист, шурша, падает на седло.
Сквозь поредевшую листву жадно смотрели воины на Куликово поле. Низко опускали они головы, когда татары крючьями стаскивали их братьев; радостно вздыхали, когда катились на траву вражеские шлемы и начинали гулять русские сабли по «синим плешам» — по бритым татарским головам…
— Какая польза от нашего стояния? — стали ворчать наиболее нетерпеливые. — Кому мы станем помогать, когда все изрублены будут наши полки?!
— Подождите еще немного! — сдерживал их Боброк. — Будет еще вам с кем пить и веселиться!
А жестокая битва длилась уже около двух часов. Стоило огромных усилий смотреть на нее и оставаться в бездействии. Врагу еще помогало то, что солнце ударяло русским в глаза и ветер дул им в лицо.
Уже на сторону татар склонялась победа. Уже раздавались их веселые гортанные клики…
Но вот солнце переместилось в небе и в другую сторону потянул ветер. В то же время расстроенное левое крыло русских и теснившая его татарская рать поравнялись с местом, где стояла засада.
— Теперь наше время! — воскликнул Боброк и вытащил меч из ножен.
Запела труба. И, как соколы на журавлиную стаю, ринулись русские на татар.
Предание говорит, что Боброк, выводя своих людей, предостерегающе заметил:
— Это вам не московские ваши сладкие меды и великие места!
Слова его означали, что теперь не время спорить за честь и место, как это бывает на пирах боярских. Надо забыть обо всех обидах и спасти родину от врага…
И засадный полк, придя на помощь главной рати, добыл победу в течение часа.
Орда, не ожидавшая натиска, дрогнула и под напором всего русского войска стала отходить.
На спуске с Красного холма, допятившись уже до своих таборов, татары, подкрепленные дружинниками самого Мамая, остановились было и снова завязали бой. Но русские сбили их с поля и начали с флангов охватывать противника.
Тогда закричали татары:
— Горе нам! Они оставили самых удалых князей и воевод в засаде! Наши же руки ослабели, и колени оцепенели, и кони наши утомлены. Кто может против них устоять? Горе тебе, великий Мамай! Всех нас погубил ты напрасно!
Орда обратилась в бегство.
Загрохотали телеги. С ревом помчались волы и верблюды.
Мамай, его мурзы и остатки дружины на свежих конях бросились в степь…
К вечеру более сорока километров до реки Красивой Мечи было устлано татарскими трупами.
Русские преследовали врага до ночи. Много татар погибло при переправе, и лишь немногие из них выбрались на другой берег реки.
Враг был разбит. Были разбиты все его наемные отряды. Узнав о поражении Мамая, бежали «не путем, не дорогою» и Ягайло со своими шведами и жмудинами, и рязанский князь Олег.