Повести
Шрифт:
— Ну что ж, иди домой. Только тихо. Дай-ка я провожу тебя через эту комнату.
Пятый класс — слышно Данику — уже шумит за стеной. Проходить через него и в самом деле не стоит. Даник берет с парты сумку и шапку, идет следом за пани Марьей. Через учительскую она выпускает его на крыльцо. Мальчик не говорит даже того «до видзэня», которое обязан сказать.
Не может вымолвить.
Да и не хочет.
8
Как-то вечером дома, когда мать налила ему пообедать
— Дай мне злотый.
— Вот как! — удивилась мама. — На что тебе?
— Надо.
— Велели разве, чтоб принес?
— Не надо было б, не просил бы.
— Садись, ешь.
— «Ешь»!.. Ты вот дай, а то — «ешь»…
— Завтра пойдешь, так дам.
— Дай сейчас. Мне очень надо, ей-богу!
— Ну и репей ты, Данила! Конца, ты думаешь, не будет этим дядькиным злотым? Пойдешь весной в поле да выкопаешь? Найдешь вместо него другой, за бороной идучи?
Зося говорила это, а сама уже рылась в старом, еще девичьем сундуке, где лежал ее серый бурнус с недавно пришитым боковым карманом.
— На, бери. Надулся, как индюк! Садись, ешь.
Он взял злотый, спрятал его в сумку и только тогда уже сел за стол и придвинул к себе миску. Пока он ел, мать все глядела на него, стоя посреди хаты, и наконец сказала:
— А характер, ей-богу же, батькин!..
Назавтра в школе, только прозвенел звонок на большую перемену и пани Марья вышла из класса, Санька Сурнович, уже прозванный Матейкой, вскочил на парту и закричал:
— Внимание, внимание! Сегодня Малец угощает! Приготовьтесь, кто голодный!
— Я голодный!.. А я еще голодней!.. Давай, Даник! Чем угощаешь? — закричали мальчики.
Даник сидел за партой и только улыбался.
— Чем я тебя угощу! Свежим снегом? Что он выдумал!
И Сивый толкнул своего друга Саньку Сурновича в бок: молчи!
— Эй, завтрак несут! Нех жые! [11]
Из пятого класса — он проходной — вошли дежурные. Рыжий кудрявый Абраша Цымес, сын кузнеца Рувима, натужившись нес перед собой бачок с горячим кофе. За ним шла, неся прикрытую салфеткой кошелку, Аня Купревич, по прозвищу «Коза», бойкая, крикливая девчонка с рубцом на верхней губе.
11
Да здравствует! Ура!
— Г-гоп! — поставил бачок на стол Абраша.
— Чего налетели? — закричала Коза на ребят. — Не все сразу!
В школе, по недавно заведенному порядку, учащимся выдавалось «бесплатное подкрепление»: кружка кофе и ломтик хлеба — всегда одно и то же. Дети чиновников и полицейских относились к этому свысока — брали только кофе и запивали им свои домашние бутерброды. Им подражали в этом сынки и дочки лавочников побогаче. Другие ребята, если кому из них мать и давала что-нибудь «с собой», ели, конечно, и свое и школьное.
Насмешки эти всего больше обижали и злили Даника Мальца. Он уже понимал (разговоры об этом шли среди старших), что «подкрепление» это — ничтожные крохи от тех податей, которыми паны душили трудящийся люд.
— Ну, Абраша, ты свой человек! Полную, брат, наливай!
Абраша любил это дело. С черпаком в левой руке, со списком — в правой (он был левша), веселый рыжий Цымес выкликал фамилии:
— Бурак Люба!
— Есть!
— На, получай на чай… — И он наливал черпаком в подставленную кружку. — Ян Цивунок!
— Есть!
— На, получай на чай… Онэфатэр Эля!.. Стэфан Чечотка!..
— Есть! Есть! — отвечали вызванные.
Получив «на чай», они подходили к Козе, которая выдавала хлеб.
Только все расселись на партах и принялись жевать, как Санька Сурнович опять закричал:
— Внимание!
И тут Даник двумя руками вытащил из-под парты и поднял над головой большую связку нанизанных на шпагат баранок.
Они, казалось, даже светились! Большие, сладкие, по пять грошей!
— Ура! Нех жые! — закричали дети.
— Список давай! Читай, Матейко, по нашему списку! — скомандовал Даник.
Санька стал за стол, достал из кармана сложенный листок из тетрадки и начал читать:
— Янка Цивунок! Бируля Нина! Хана Портной!..
Каждому, кого он называл, Даник протягивал снятую со шпагата большую душистую баранку.
И список и баранки кончились одновременно.
— Ишь какой! Ты, брат, давай всем!
— Всем не могу! Не хватило.
И вот тогда Чесик Бендзинский, сын коменданта постерунка, вскочил с места и, еще не проглотив свою булку с маслом и сыром, закричал:
— Я знаю! Все знаю!
— Что ты знаешь? Что? — подошел к нему Даник.
— Ну, ну, что ты знаешь? — шагнул к нему и Санька.
— Все знаю! И скажу!
— Что ты скажешь? Кому?
— Пани Марье, кому ж еще!
— Эх ты, лупоглазый!
— А ты хамула! Мало вам всыпали, бунтовщикам!
— Матейко, Сивый, — по морде ему!..
Ребята не заметили, как из учительской вошла в класс и остановилась в самой гуще их воспитательница. Они вдруг услышали ее голос:
— Тихо! Что тут у вас? Я говорю — ти-хо!
Она была не одна — вместе с ней вошел пан Дулемба, которого пятиклассники прозвали Пауком.
— Будет тихо, холера, или нет?! — кричал он, подергивая желтыми усиками.
— Разрешите, пане Кароль, я тут сама разберусь, — сказала ему пани Марья. — Где дежурные? Что это у вас за порядок?
Абраша Цымес и Коза, оба с недоеденными баранками и кружками в руках, только хотели начать оправдываться, но тут Чесик Бендзинский их перебил. Он подошел к учительнице и сказал:
— Я все знаю! Это — коммуна!