Повести

Гофман Генрих Борисович

Леонид неторопливо протянул руку к другому ящику и, не спуская глаз с Гараса, попробовал потянуть за ручку. И второй ящик оказался незапертым. В нем, одна на другой, лежали папки с протоколами допросов. Леонид не стал брать их в руки. Он лишь приподнял верхнюю и, убедившись, что под ней точно такая же, плотно задвинул ящик.

Когда клятва на верность фюреру и великой Германии и расписка о неразглашении тайны были готовы, Леонид посмотрел на часы. До возвращения Рунцхаймера оставалось еще двадцать минут. Внимание его привлек настольный календарь. На листке значилось двадцать седьмое апреля.

«Ровно месяц прошел с того дня, когда мы с Пятеркиным перешли линию фронта, — вспомнил Леонид. — Ровно месяц. Где теперь Виктор? Если дошел до Потапова, то должен уже вернуться к сестрам Самарским в Малоивановку. А от них узнает, что я арестован и... с этим известием вернется к Потапову. Да, все это малоутешительно. Надо как-то известить Самарских, что я здесь, в Кадиевке. А как? Найти подходящего человека, чтобы отправить его в Малоивановку, не так-то просто. На это может уйти много времени. Пожалуй, и сейчас уже поздно. Пятеркин мог не дождаться и вернуться к Потапову. Постой-ка, постой-ка... А что, если написать Самарским письмо и отправить его обычной почтой? Ведь никаких секретов передавать не надо. Напишу, что жив и здоров, работаю в Кадиевке, сообщу адрес. Простое, дружеское письмо к людям, с которыми познакомился во время своих скитаний. Даже немецкий цензор не заподозрит. Но зато для Пятеркина будет ясно, что я на свободе, работаю в Кадиевке. Ход верный. И не грозит никакими последствиями».

Леонид торопливо взял ручку и написал коротенькое письмо сестрам Самарским. Листок он сложил вчетверо, спрятал его в карман, рассчитывая отправить при первой же возможности. Стрелки часов показывали без десяти минут одиннадцать, когда Гарас вскочил со своей подстилки, подбежал к двери и уселся возле нее, поглядывая то на Леонида, то на закрытую дверь. Прошла минута-другая, а Гарас все продолжал терпеливо сидеть у двери, время от времени повиливая приветливо хвостом. Леонид машинально начал переворачивать назад листочки календаря. На одном из них он обратил внимание на лаконичную запись:

«Сгорел маслозавод. На месте пожара обнаружен труп господина Месса. Голова пробита тупым предметом. Вероятно, диверсия».

Едва Леонид успел прочесть эту запись, как Гарас поднялся на задние лапы, уперся передними в дверь и, распахнув ее настежь, улегся возле порога. С улицы послышался рокот автомобильного мотора, и «мерседес» Рунцхаймера остановился против окна.

«Вероятно, диверсия, — повторил шепотом Леонид. — Быть может, здесь, в Кадиевке, действуют советские патриоты? — подумал он. — Надо попытаться установить с ними связь». Сердце учащенно забилось. Он водворил страницы календаря в прежнее положение и приготовился к встрече своего шефа.

4

Виктор Пятеркин пролежал в походном госпитале шесть, дней. На молодом теле рана затягивалась быстро. Через четыре дня после ранения Виктор уже ходил, помогал сестрам ухаживать за ранеными, читал им из газет сводки Советского информбюро.

За это время капитан Потапов дважды приезжал в госпиталь и подолгу беседовал с Виктором, выясняя мельчавшее подробности его путешествия по вражеской территории, уточняя маршруты следования гитлеровских войск, места скопления танков и другой техники, о которых в короткой записке доносил Дубровский.

Вскоре капитан Потапов приехал вновь и увез Виктора в санаторий фронта, разместившийся в сорока километрах от Ворошиловграда.

— Вот здесь и поживешь дней двадцать, — сказал он, когда дежурная сестра проводила их в просторную, светлую комнату и показала Виктору его кровать, стоявшую возле самого окна.

— Почему так долго, Владимир Иванович? Меня ведь Борисов ждет. Я ему обещался через десять дней назад воротиться...

— Ничего, ничего. Он и двадцать подождет, раз так надо.

— Борисов-то подождет, да только война ждать не будет.

— Что? Что ты сказал?

— Говорю, война ждать не будет, — повторил Пятеркин. — Может, Борисов для вас какие-нибудь важные сведения приготовил. А вы меня тут двадцать дней держать собираетесь. Я же поправился. Еще дней пять — и могу идти. Ладно, Владимир Иванович?

И столько мольбы слышалось в голосе паренька, такая надежда сквозила во взгляде, что Потапов не мог ответить отказом.

Потапову не хотелось огорчать паренька, поэтому он умолчал о том, что уже подготовил другого разведчика, который в ближайшие дни отправится вместо Пятеркина за линию фронта, отыщет в Малоивановке сестер Самарских и через них установит связь с Леонидом Дубровским. По предложению Потапова этот разведчик еще вчера приехал во фронтовой санаторий. Он хотел ненароком познакомиться с Пятеркиным, чтобы выспросить у него, каким путем лучше добраться до Малоивановки, как выглядит дом сестер Самарских, узнать о поведении немцев за фронтовой полосой.

— Ну что ж, — сказал Потапов Пятеркину. — Скоро первомайский праздник. Давай договоримся так. Первое мая отпразднуем здесь, а второго соберем тебя в путь, к Борисову. Хорошо?

— Ладно... Мне что? Я — как вы скажете...

— Вот и чудесно! А теперь пойдем. Проводишь меня до машины.

По широкой каменной лестнице они спустились со второго этажа, миновали вестибюль со старым, выщербленным паркетом и вышли на большую площадку с пустыми цветочными клумбами, отделявшую здание санатория от зеленеющего парка.

— Владимир Иванович! А раньше, до войны, что здесь было?

— И раньше был санаторий. Только не военный, а угольщиков. Шахтеры тут отдыхали. Во время оккупации немцы под госпиталь это здание приспособили. А мы снова санаторий открыли — для выздоравливающих воинов. Пусть набираются сил перед решительным наступлением.

— А когда оно будет, Владимир Иванович?

— Не знаю — когда, но знаю точно — будет. Хотя, как Дубровский пишет, немцы тоже к наступлению готовятся. Кстати, когда вы в Малоивановке ночевали, с каким он там капитаном разговаривал?

— Такой толстоватый? С небольшой лысиной. Фамилия — Дитрих. Это я точно запомнил. Дядя Леня с ним полночи просидел. Немецкий шнапс они пили. Меня-то он спать отправил, а сам с ним все разговаривал. А утром... Я ж вам рассказывал! Утром дядя Леня мне говорил, что немцы под Курск много войск гонят. Говорил, что танк у них новый появился. «Тигр» называется. И броня у него такая толстая, что даже пушка не пробивает. Это он все от капитана Дитриха слыхал. Я ж все это уже рассказывал, Владимир Иванович!