Повести
Шрифт:
— Хорошо! Я попробую.
— А это, — Дубровский взял со стула небольшой сверток и подал Алевтине, — продукты. Немного хлеба, плавленый сыр и французские сардины. Чтобы Виктор у вас нахлебником не был.
— И долго он у нас жить будет?
— Дня два, не больше. Со мной повидается и уйдет обратно в Малоивановку. Там ему вольготнее.
— Леонид! А когда же ты меня на работу устроишь? Или уже забыл о своем обещании?
— Нет, не забыл. Считай, что ты уже работаешь. Будешь выполнять
— Такая работа мне нравится. А какой-нибудь документ ты мне выдашь?
— А как же! Не пройдет и недели, получишь охранную грамоту. С таким удостоверением на биржу труда тебя больше не вызовут.
— И в Германию не пошлют?
— Не пошлют, не пошлют, не бойся.
— Спасибо тебе, Леонид. Большое спасибо тебе за помощь. Если бы не ты... Даже страшно подумать... А теперь, когда ты рядом, я ничего не боюсь.
— И правильно делаешь. Волков бояться — в лес не ходить.
— Леонид, а этот мальчонка знает, что ты у немцев работаешь?
— Должен знать. Во всяком случае, можешь сказать ему об этом. Тут никакого секрета нет.
— А если наши придут, как оправдаешься?
— Там видно будет. К тому же совесть моя чиста. Я свои руки кровью советских людей не запачкал. — Дубровский поднялся из-за стола. — А сейчас мне пора идти.
— Как же так? А чай? А варенье? Подожди, я сейчас, я быстро.
Алевтина суетливо достала из буфета чашки, вазочку с вареньем и, распахнув дверь комнаты, крикнула:
— Мама, ну скоро вы там?
Не прошло и минуты, как небольшой алюминиевый чайник стоял на столе. Отказать себе в удовольствии выпить стакан горячего чая с вареньем Дубровский не мог. Да и не хотелось расстраивать Алевтину, которая с нескрываемой радостью собиралась попотчевать его домашним вареньем.
— Хорошо! Остаюсь пить чай, — сказал он.
Дубровский присел к столу и, будто вспомнив о чем-то, задумчиво спросил:
— Аля, ты Михаила Высочина не знаешь?
— Нет. А кто это?
— Так, один местный житель.
— А Гаврилу Крючкина?
— Тоже не знаю.
— А Иванова?
— Ивановых много.
— Василия Иванова. Того, который в горкоме партии работал.
— Этого знала. Он с мужем моим дружил. Я ведь тебе говорила, что муж в НКВД работал. — Алина мать с укоризной посмотрела на дочку. А та как ни в чем не бывало продолжала: — Он по службе довольно часто встречался с Василием Ивановым и несколько раз приводил его к нам в дом. Помню, красивый такой, статный мужчина был. Когда вернулись из эвакуации, слышала, от знакомых, что немцы его расстреляли... Леонид, по-моему, тебя что-то тревожит, — проговорила Алевтина. — Скажи честно, что?
— Да нет, ничего. Просто вспомнил, что не выполнил одну просьбу. Тут
— Подруги есть, только неловко мне их с гестаповцем знакомить. Я ведь и с тобой-то когда гуляла, боялась, как бы кто из друзей не встретился.
— А ты не бойся. И среди гестаповцев честные люди есть.
— Теперь-то я вижу. Но ведь другим-то этого не объяснишь.
— Это верно. И все-таки когда вернешься из Малоивановки, поговори с кем-нибудь из своих подруг. Уж очень мне хочется выполнить просьбу этого чеха.
Положив в рот ложку вишневого варенья, Дубровский воскликнул:
— Ах, какая прелесть! Давно ничего подобного не пробовал!
— Все в мире относительно, — сказала Алевтина. — Небось до войны и не глянул бы на такое — сплошной сахар. А теперь и это, старое, чудом кажется.
— И то правда, — заметила Алина мать, до того не вмешивавшаяся в разговор молодых людей.
— Возможно. Дай бог, живы останемся, я всю жизнь это варенье помнить буду.
— Ну вот видишь, а хотел уходить, — укоризненно сказала Алевтина.
— Спасибо, что уговорила остаться! — Дубровский поднялся из-за стола. — А теперь мне действительно пора. Так что ты решила насчет подруги?
— А чего решать. Есть у меня одна, Ниной зовут. Когда вернусь из Малоивановки, пригласим тебя вместе с твоим чехом. Только с угощением у нас плоховато.
— Ничего. Мы с собой чего-нибудь прихватим. А можем в кино вместе сходить.
— Хорошо. Там видно будет.
— Значит, договорились. Обрадую Макса.
Он подал Алевтине руку. Она пожала ее и, внезапно поднявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку. Увидев это, мать Алевтины сокрушенно вздохнула, а когда Дубровский скрылся за дверью, сказала:
— Он-то, может, перед нашими и оправдается, а вот ты-то как перед мужем оправдываться будешь?
— Не зверь же он, поймет, каково нам здесь без него было, — буркнула Алевтина. — Давайте, мама, спать. Мне завтра пораньше подняться надо. Уйти я должна из Кадиевки. Может, следующую ночь и ночевать не придется дома...
— Почему? Говори, что ты замыслила?
— Только не волнуйтесь, пожалуйста. Я по селам пройду, говорят, там кое-что на продукты выменять можно. Да еще повыгоднее, чем здесь.
— О, господи! Еще чего придумала! Не дай бог, в облаву попадешь, задержат, что я тогда одна с ребенком-то делать буду?
— Никто меня не задержит. Мне Леонид пропуск дал. Нате вот, полюбуйтесь. — Алевтина развернула листок бумаги, показала матери.
— Так-то оно так. Только неспокойно мне. Может, одумаешься, не пойдешь?