Поветлужье
Шрифт:
– Не ведаю, пошто те это надобно, но раздор от этого великий может начаться… – засомневался Антип.
– На меня все вали, если что, – ответил отяцкий воевода. Потом, содрав шлем, поворошил вспотевшие волосы и отправился вслед за уходящей гуськом в весь ратью.
Иван все-таки дождался Вячеслава, проведя минут сорок под воротами. Всё стало ясно с самой первой секунды, когда с вышки ему крикнули, что в веси мор и ближе подходить не надо. Теперь они сидели на краю яруги и коротко рассказывали друг другу о произошедших событиях. Вячеслав держал на руках кутенка,
– Вот прибился, когда к тебе шел, поиграть-то не с кем… Народу в веси почти нет, мужики еле успевают за скотиной ухаживать после смены на изгороди… Ну так вот, с уксусом-то я прибежал, а он уже отходит. Первая, и единственная, смерть… тьфу три раза через левое плечо, – действительно поплевал в сторону Вячеслав и продолжил: – У остальных, кто показался мне тоже сильно горячим, вроде сбили температуру, да еще отваром липы дополнительно напоили. Без градусника как тут определишь, сколько у него… Только с опытом разве такие ощущения придут. Слава богу, это вроде не чума и не холера. Иначе можно было бы просто лечь и молча помирать. И те, что у меня… это самые тяжелые, хотя недавно еще пятерых принесли, да… Я прошелся сейчас, поспрашивал… Остальные либо на ногах переносят, либо иммунитет высокий, не берет их. Но кашляют многие.
– Так что это было-то? – поинтересовался Иван.
– Не знаю, вирусное что-то – может, грипп, может, еще что. В общем, повезло нам, что вирус этот мы ослабленный притащили. Хотя… может, он первый такой вылез, а потом еще что-нибудь будет. Не дай бог, конечно.
– Ты думаешь, это мы?
– Скорее всего… С буртасами весяне не общались, да и симптомы почти сразу по их приходе проявились, инкубационный период обычно несколько дольше… Скорее все-таки мы: я-то не заразился, и ты тоже вроде ничего.
– Надеюсь, ты не стал объяснять, откуда все взялось? – печально ухмыльнулся Иван.
– За кого ты меня держишь? – недоверчиво посмотрел Вячеслав. – Я себе и детям не враг. Вот теперь думаю – идти раны отякам лечить или как? Сумку с лекарствами и туесок с отваром ромашки с собой принес на всякий случай, но вдруг это я носитель?
– Иди, иди, а вдруг это я или дети те же… Негоже без помощи их оставлять. Иди прямо сейчас, по горячим следам, пока они там не напортачили чего сами. Раненых очень много. Кстати, карантин снимать будешь?
– Нет пока: если все распространится в итоге, то пусть не такими темпами. Но с десятником поговори, если хочешь, он рвался все…
– Угу, чуть позже. А с флагом это ты придумал? – Иван бросил взгляд на колышущуюся по ветру черную холстину.
– Ну… как я? Сказал, чтобы тряпку какую повесили. Откуда я знаю, что они тут вывешивают, если мор пришел? Может, крест какой-нибудь перед воротами надо ставить, да только разве можно было выйти? Господа буртасы! Извольте подождать, пока мы тут знак морового поветрия вывесим! Короче, прибежали ко мне, спросили: что за тряпка нужна? Я сказал, что поярче не мешало бы. Рубаха красная у десятника была, так они побоялись спросить, вычернили углем холстину да повесили…
– Да ничего получилось, черный флаг как знак беды, еще бы череп и кости нарисовали… – улыбнулся Иван.
– Тьфу на тебя, все бы тебе хиханьки да хаханьки. Пойду я отяков
– Первую помощь им как раз оказывают, я еще в нижней деревне их учил воду кипятить и раны промывать ромашкой, как ты уже делал с Антипом. А насчет хиханьки – так это у меня отходняк такой начинается, вот посмотришь, что далее будет… Кстати, ты с ранеными справишься или помощь моя нужна? Там резаных ран должно быть много, и стрел засевших тоже…
– Была уже практика, не боись. У тебя, кстати, что с рукой? Пойдем, заодно промою. Заражение крови, знаешь, тут вещь неизлечимая…
– Пойдем, – согласился Иван. – Я заодно тебя отякам представлю, чтобы у них сомнений про твои навыки не возникало… А рука – так это стрелой так всадило в приклад, что аж ружье выронил за борт да и кисть чуть порезало отскоком. Теперь нырять за ним… Да, Вячеслав, мне вот только что в голову пришло… а в лесном лагере тоже может быть куча болящих?
– Угу. Туда после твоих раненых и отправимся. Здесь Радимир вместо меня справится, я ему показал, как надо ухаживать, как отвары делать. По моим мыслям, он тут голова многому, такой серый кардинал. Кстати, он даже учился, кажется, где-то. На всякий случай будь поосторожнее с ним, я что-то не пойму, в каком он тут качестве…
– Разберемся… а на железное болото, как мы лагерь прозвали, я сейчас охотника какого-нить отправлю, принесет им вести да узнает, как дела…
– А я уж и забыл, что ты тут начальником стал, – засмеялся Вячеслав. – Только пусть никуда из леса не уходят – вдруг там другое что… Минус на минус может принести и очень жирный минус.
– Ну… начальству скоро конец, я только в походе главой был. – Иван оглянулся: – Смотри, кутенок так за тобой и чешет, вон как уши болтаются…
– Да, обживаемся, – вздохнул полной грудью Вячеслав. – Ты вон к отякам привязался, а я к щенку. Две недели тут, а уже как будто бы и сроднились с этим местом.
Широкая тропинка вела нашедших свое дело людей все дальше от веси. Сзади пылил, отвлекаясь на прыжки за стрекозами и большими полосатыми шмелями, серый щенок с загнутым кренделем хвостом, а вокруг одуряюще пахло цветущим разнотравьем и хотелось просто вдыхать этот ароматный воздух и жить…
Жить на такой благодатной, живописной и мирной земле.
– Здрав будь, Иван, сын Михайлов, – глухо донеслось до Ивана, когда переяславский десятник присел рядом на бревно, лежавшее около ворот веси, положа длинный, весомый сверток рядом с собой. – Не страшишься столь близко к тыну подходить? Мор – он никого стороной не обходит…
– И тебе здравствовать, Трофим Игнатьич, – ответил, наклонив голову, воевода отяцкий. – Не так он страшен оказался, как мнилось поначалу. Вячеслав сказывал, что с божьей помощью малыми потерями пока обходимся, хотя и не обещал, что этим закончится. Главное, повязку не снимай и меняй почаще, а снятые кипяти… Тогда важные дела можно и порешать, выйдя из веси.
– С божьей помощью, надо же… Лекарь-то, в избу входя, на икону и глазом не ведет. Речи уж нет о том, абы он поклон в красный угол положил али крестным знамением себя осенил… Но деяния его богоугодные, и себя не жалеет – то верно.