Повинная голова
Шрифт:
— Нет, — ответил Весли.
Выходит, Кэллем не рехнулся. Всё куда серьезнее. Ветер безумия действительно дует из Вашингтона.
— Я пытался вас предупредить, но вы были недоступны. Чудо, что вы оказались поблизости и я успел вас заметить в самый момент…
Потрясенный Весли искоса взглянул на «чудо»: хорошо хоть перестала течь кровь.
— О’Хара уже взял его на прицел. Я думал, что все пропало, но О’Хара не выстрелил, я так и не понял почему.
— Парень нагнулся, — объяснил Весли. — К тому же там были свидетели…
— Я побежал, схватил карабин… Когда я вернулся. О’Хара опять держал винтовку… Я не хотел его убивать, черт побери, вы ж понимаете. Я целился в ноги. Но я не киллер. И не снайпер. Я сделал все, что
Это звучало правдоподобно. Весли взглянул на О’Хару уже спокойнее. Все сходилось. Жертва долга. Издержки ремесла.
— Между прочим, Билл, все оперативные работники обязаны периодически проходить переподготовку. Вы должны тренироваться время от времени. Стрелять в цель, но лучше по бутылкам…
Кэллем не слушал:
— Я оттрубил пятнадцать лет на этой работе и никогда ничего подобного не слышал. Приходит приказ убрать — цитирую — «лицо, представляющее угрозу национальной безопасности Соединенных Штатов». Приказ остается в силе две недели, подтверждается каждый божий день. Вас присылают сюда, и в тот самый момент, когда мы приступаем к исполнению, причем в самых благоприятных условиях, приходит контрприказ, да еще «три Z» в довершение всего. Короче, я теперь обязан как зеницу ока оберегать негодяя, которого час назад должен был любой ценой уничтожить. Вы что-нибудь понимаете?
— Нет, — ответил Весли. — Но есть человек, который понимает еще меньше, чем мы. Это О’Хара.
— Может быть, он согласился работать на нас или что-то в этом роде.
— Да, наверно, что-то в этом роде, — подтвердил Весли. — Это все объясняет.
— И все же я хочу, чтобы кто-нибудь мне сказал…
— Постарайтесь успокоиться, Билл. Посмотрите на О’Хару, вот кто ни о чем больше не тревожится.
— Очень смешно.
— Кстати, что с ним делать? Нельзя, чтоб его нашли французы.
— Пока бросьте в воду, а там посмотрим.
XXXVIII. За новые Женевские соглашения
Кон удирал во все лопатки по берегу Океана, демонстрируя новый интересный вид спорта — скоростной бег на подкашивающихся ногах. Из-под пяток летели облака песка, а нос издавал жалобные пошмыгивания. Он не сомневался, что прозвучавший выстрел предназначался ему, и готовился в любую секунду получить пулю в голову, в которой хранились такие бесценные богатства. Кон не дорожил жизнью, но ужасно боялся умереть.
Он добежал до бунгало целым и невредимым, но пришлось еще добрых пять минут колотить в дверь, пока Каплем его впустил.
У Кэллема был расхлябанный вид типичного интеллектуала. Его физиономия так часто мелькала на обложках литературных журналов, что казалось, он только что сошел со страниц «Эсквайра». Он был бородат, носил на лбу какие-то таинственные знаки, два красных и один синий, полученные якобы за паломничество в храм сына Рамы, которого он не совершал, и шестимесячное пребывание в ашраме в Калькутте, где он никогда не был.
Внешность Кэллема производила впечатление отталкивающее, и он намеренно жил в состоянии перманентной лжи, лишь бы не быть самим собой. У него вызывало острейшее отвращение собственное лицо, не говоря уже о ста тридцати килограммах жира, и он испытывал потребность считать все это маской. Он мог нормально существовать, только искренне веря, что гнусный персонаж, каковым он является, ненастоящий, что он выдуман для отвода глаз. Под видом вождя литературного суперавангарда он скрывал уже больше десяти лет бесспорную подлинность агента ЦРУ, причем одного из самых надежных и ценных. Начальство прощало ему даже гомосексуализм, настаивая лишь на соблюдении приличий. На Таити его заслали в связи с испытаниями на Муруроа. Узнав от Чонг Фата, что Кон является объектом особого внимания французских спецслужб, Кэллем немедленно информировал Вашингтон. Потянулась обычная рутина: фотографии, отпечатки, особые приметы, запись голоса, микрофоны, тайные обыски, подслушивание разговоров,
Кэллем провел Кона в гостиную и плюхнулся на софу, плавая в своих жирах, как бледная кувшинка в болоте. Уже несколько недель Кэллем пребывал в маниакальном состоянии, выпивал полбутылки виски с утра и видел Кона, даже когда того поблизости не было, как некоторые невротики видят крыс или пауков. Вдобавок он терзался переживаниями морального характера. Пришлось убить коллегу и, что особенно огорчительно, единственного чернокожего специалиста, которым могло козырять ЦРУ. В дни негритянских волнений наличие среди доблестных бойцов ЦРУ киллера-негра освобождало это учреждение от обвинений в расизме.
У Кона стучали зубы, он был серый от страха. Кэллем томно откинулся на подушки.
— Вы чем-то взволнованы? Что с вами, старина?
— В меня опять стреляли, вот что со мной.
«Опять» — это было интересно.
— Все эта сволочь Ван Гог!
У Кэллема задергалась левая половинка задницы. У него это было признаком надвигающейся нервной депрессии.
— Что?
Кон пожал плечами.
— Что, что! — передразнил он. — Бедняга Винсент совсем спятил. Ладно, я понимаю, что ему не везет, никто не покупает его работы. Он должен стать покойником, чтобы зарабатывать живописью. Но я-то тут при чем? Он уже пытался в Бретани зарезать меня бритвой, а теперь вот стрелял…
У Кэллема от ярости перехватило дыхание, он трижды сглотнул слюну, прежде чем обрел дар речи.
— Бросьте, приберегите это для вашего Диснейленда!
Кон сидел опустив голову. Ему просто необходимо было сейчас кому-то довериться.
— Билл, за мной охотятся правительства всех стран.
Как давно ждал Кэллем этой минуты! Он замер, чтобы не спугнуть муху, летящую к нему в паутину.
— Налейте мне выпить.
Кэллем встал и налил Кону тройную порцию виски, суеверно избегая даже глядеть на него.