Поводыри на распутье
Шрифт:
Боль – его Путь.
Но девять кинжалов, которыми Избранный пригвоздил его к каменному алтарю, жгли тело. Жгли душу. Последний воин Последнего Храма был распят на граните, могильный холод которого пожирал тело со спины, а огненный дождь, льющийся из пылающего в воздухе символа, с садистской медлительностью растворял грудь. Распятый воин не был Посвященным, но знал этот символ, знал обряд, что совершил Избранный в Чертоге Меча. Знал. И от этого знания ему становилось еще горше.
Вечное забвение.
Гончие
Но выпады Избранного были безошибочными. Клинок его разил с ужасающей точностью, нанося смертельные раны тем, кто защищал последнюю святыню Традиции. Но Гончие Псы не убегали. Им некуда было бежать из Храма.
Из умирающего Храма.
Кровь Гончих Псов окропила Чертог, и камни его, мертвые камни, пропитанные духом Традиции, задрожали. Мертвые камни заплакали пылью, мертвые камни запомнили смерть воинов, мертвые камни знали, что когда-нибудь… Но Избранный тоже знал, как долго живет кровь в мертвых камнях, как бережет она рассказы о прошлом, как способна возрождаться. А потому, прежде чем уйти в Чертог Судьбы, где ждали его Читающие Время, человек с закрытыми глазами провел над павшими бойцами беспощадный ритуал, призванный стереть саму память о верных слугах Храма.
Ритуал Вечного забвения.
Чтобы не ушли воины в мир теней, а растворились за его пределами. Чтобы не осталось следа.
Но для ритуала нужна жертва. Кто-то должен был взглянуть в лицо смерти и повести тени братьев в непроглядную тьму, туда, где слово «надежда» не имеет смысла. Кто-то должен был пройти настоящий Путь боли, познать, какой она бывает после смерти. Познать ужас.
Кто-то…
Выпало ему. Последнему из Гончих Псов.
И он лег на камень.
И не мог сойти с ума. Не получалось. Не выходило.
Не мог кричать. Умереть не мог.
Закрыть глаза не мог.
Он шел по Пути боли и понимал, как мало знал о нем раньше. Он кричал, разрывая рот, а потом не осталось сил и на это. Он плакал кровью, а потом она закончилась. Он решил, что умер, а потом понял, что смерть давно осталась позади. Он прошел ее, не заметив, потому что уготованное ему страшило Обрывающую Жизни, и она не смела нырнуть в царство мертвых настолько глубоко.
Он же границ не видел.
А потом, сквозь воющую в голове тьму, сквозь далекий голос смерти, повторяющей заклинания ритуала у перехода, сквозь безмолвные свои крики и стоны, он вдруг
Он различил их не сразу.
А потом удивился тому, что различил.
А потом удивился тому, что может удивляться.
А еще через несколько мгновений понял, что обретающие силу слова отгораживают его от тьмы. Он решил, что слышит призыв самого дальнего предела, голоса тех, кто стоит за чертой царства мертвых. Но вдруг почувствовал, как смерть снова оказалась близко-близко, у самого изголовья… и понял, что она отступает, растворяется во тьме, дрожит от ярости и страха, пытается наброситься на жертву. И не может.
Он понял, что возвращается.
А спустя еще один миг или десять тысяч лет его ослепшие от боли глаза смогли различить стоящего у алтаря человека. Сначала неясную фигуру. Затем – детали. И когда он понял, что увидел, – вздрогнул.
Гончий Пес.
Меч Храма, проливший реки крови.
Меч Храма, рвавший на куски людей и демонов.
Тот, кто только что шел по ужасающему Пути боли, – вздрогнул.
И закричал бы, если бы хватило сил.
Но сил не было, Гончий Пес не мог даже скулить, глядя на своего спасителя. Не израненного – истерзанного. На живое – все еще живое! – воплощение самой боли.
Тело – разорванная плоть. Местами обгоревшая, местами кровоточащая, местами исчезнувшая, испарившаяся, вырванная так, что видны кости. Иногда – сломанные, и белые осколки смешаны с окровавленной плотью. Тело – сплошная боль. Памятник ей, ее песня.
И Гончий Пес понял, что его спаситель прошел Путь боли до самого конца. Что был за чертой и вернулся.
И вытащил его.
Спаситель уже не был мертв. Спаситель еще не был жив. Но первое, что он сделал, – бросился на помощь умирающему воину. И лоскутами разорванного от криков рта упрямо шептал Высокое заклинание, вырывающее Гончего Пса из кровожадных лап Вечного забвения. Возвращающее его в Средний мир.
– Вы умираете, мастер, – с трудом проклокотал воин.
Голос, казалось, шел прямо из прожженной груди. Голос причинял боль, но Гончий Пес не мог не спросить. Боль – его Путь. Его. Он служит Посвященным, а не наоборот. Пусть спаситель перестанет тратить силы на воина и позаботится о себе.
– Вы умираете, мастер.
И услышал:
– Я не умираю, Пес. Я – родился.