Поворот к лучшему
Шрифт:
Джексон никогда не увлекался художественной литературой, за исключением редких шпионских романов или триллеров, прочитанных в отпуске. Он предпочитал книги, основанные на фактах, они давали ему ощущение, что он узнает что-то новое, даже если он почти сразу же это забывал. Он сомневался, есть ли смысл в том, чтобы читать романы, а подобные мнения обычно держат при себе, иначе сойдешь за филистера. Может, он и есть филистер. Джулия обожала читать, у нее всегда был с собой какой-нибудь роман, но опять же вся ее профессиональная жизнь была построена на вымысле какого-нибудь толка, тогда как
С искусством у него тоже не складывалось. Весь этот непонятный импрессионизм никак не обретал для него смысла, он пялился на бесконечные водяные лилии и думал: «Ну и что?» А при виде полотен на религиозные темы он чувствовал себя как в католической церкви. Он любил предметное искусство, картины, рассказывавшие историю. Ему нравился Вермеер с его спокойными интерьерами, выражавшими близкую ему по духу обыденность, с застывшими в вечности секундами, потому что жизнь — это не сонмы Мадонн и водяных лилий, жизнь — это то, что повторяется изо дня в день: вот женщина льет молоко из кувшина, вот мальчик сидит за столом и ест пирог с курицей.
Про Тарвита сразу было ясно, что он высокомерный болван, а Э. М. Уотсон (и что это за имя?) — ходячее недоразумение, то ли неудавшаяся женщина, то ли трансвестит. Трансвеститы были для Джексона загадкой, он никогда в жизни не надевал на себя предметов женского туалета, если не считать одного случая, когда на прогулке ему пришлось одолжить у Джулии кашемировый шарф и он всю дорогу мучился от его надушенной мягкости у себя на шее. Мартин, похоже, пребывал в блаженном неведении относительно сигналов, которые слала ему Э. М. Уотсон. Этот парень будто и вправду дал обет безбрачия, словно какой-нибудь викарий или монах. Э. М. — Эвелина Маргарит или Эдвард Малькольм? Без разницы, с Мартином Э. М. обломается.
Джексон чувствовал себя немного глупо в «подписной палатке», стоя позади Мартина, точно секретный агент. Книжная ярмарка являла собой скопище палаток и немного напомнила военный полевой лагерь. Ему вдруг вспомнился запах цирка из прошлой ночи, знакомый травяной дух под натянутым куполом. Сумасшедшая русская бандитка, приставившая нож к его горлу.
Всякий раз, когда к нему подходил новый человек, Мартин нервно поднимал взгляд, словно ждал неизвестного убийцу. Джексон не мог понять, зачем он пошел на это мероприятие, если так боится. «Я не собираюсь прятаться, — заявил Мартин. — Страху надо смотреть в лицо». Джексон же был уверен, что страха лучше всего избегать. Иногда быть доблестным означает быть осторожным.
— И это несмотря на то, что вы считаете, будто за вами кто-то охотится? Тот, кто украл телефон Ричарда Моута, кто проник к вам в офис?
— Нет, это не он, — возразил Мартин. — Это вселенская справедливость.
— Вселенская справедливость?
Тон у Мартина был такой, словно речь шла не об абстрактном понятии, а об одушевленном существе, попутчике Четырех Всадников Апокалипсиса.
— Я совершил преступление. И теперь должен понести наказание. Око за око.
Джексон попытался его подбодрить:
— Бросьте, Мартин, разве Ганди не сказал: «Око за око, и весь мир ослепнет»?
Ну, или что-то в этом роде. Он видел похожую надпись
— Мне очень жаль, что я вас в это втянул. Спасибо за все, что вы для меня делаете.
Джексон был вовсе не против продолжать в том же духе. Все это мало чем отличалось от настоящей работы, и он делал что-то, а не просто слонялся туда-сюда (хотя весь рабочий процесс сильно это напоминал). Он не очень любил заниматься личной охраной, но ремесло телохранителя он знал — пришлось поработать в свое время.
— Мартин, пока я на страже, с вами ничего не случится.
Мартин просиял.
Интересно, что за «преступление» он совершил? Припарковался на автобусной стоянке? Написал дрянной роман?
Мартин справлялся на отлично, подписывал книги и вежливо улыбался. Джексон показал ему большой палец, чтобы его подбодрить. Потом он обернулся, и вот, нате вам, она снова рядом.
— Господи Исусе, — пробормотал он. — Может, хватит уже?
Он поискал взглядом нож, но то, что он его не увидел, не значило, что у нее его не было. В предыдущей жизни, при прежнем режиме, она наверняка была шпионкой (или наемной убийцей, чего уж там). Может, и сейчас тоже.
— Ну что, чокнутая русская, как дела?
Она пропустила это мимо ушей и без всякого вступления протянула ему фотографию. На фотографии была девушка на фоне волнореза. «Поездка в Сент-Эндрюс», — сказала чокнутая русская. Ему нельзя так ее называть. Она говорила… Как же это было? «Спроси Джоджо». Вряд ли. Это имя для работы.
— Как твое настоящее имя? — У Джексона был пунктик насчет настоящих имен. — Меня зовут Джексон Броуди.
Она пожала плечами:
— Татьяна. Это не секрет.
— Татьяна?
Ей больше подходило Титания. Он видел фотографии Джулии в роли Королевы фей в студенческой постановке «Сна в летнюю ночь» — босая, почти голая, удивительные волосы распущены и украшены цветами. Девушка-дикарка. Жаль, что они тогда не были знакомы.
— Да, Татьяна.
— А эта девушка на фотографии?..
— Лена. Ей двадцать пять.
На снимке было солнечно, ветер развевал волосы девушки в разные стороны, и в ее ушах можно было разглядеть крошечные распятия. Его русалка. Она была удивительно похожа на Татьяну, разве что глаза подобрее.
— Все говорят, что мы похожи, как сестры.
Джексон понял, что Татьяна не очень дружит с прошедшим временем. Это держало умершую девушку в настоящем, где ей больше не было места. Он подумал обо всех фотографиях умерших девушек, увиденных за свою жизнь, и его снова придавила свинцовой тяжестью грусть. У Джози был альбом с фотографиями, документирующими жизнь Марли с самого ее рождения. Однажды они все превратятся в пыль, или, может, кто-то найдет парочку на блошином рынке, или дворовой распродаже, или где-то еще, что там у них в будущем будет, и почувствует ту же тоску по незнакомой, позабытой жизни. Татьяна ткнула его локтем в синие от ушибов ребра и прошипела: