Поворот к лучшему
Шрифт:
В ноздри Глории ударил аромат крепкого кофе, и она пошла за этим ароматным шлейфом, как парень из старой рекламы «Бисто», [105] обратно в дом. Он привел ее на кухню, где за столом сидела Татьяна, курила и читала газету. Она постучала по заголовку («УБИЙСТВО КОМИКА — ШИРОКОМАСШТАБНЫЙ РОЗЫСК») крашеным ногтем и заметила:
— Вокруг столько плохих людей.
Татьяна спала и завтракала в практичной пижаме Глории, но теперь переоделась в нечто более изысканное. На ней были элегантные туфли «от Марка Джейкобса», как она заявила, вытягивая ногу, чтобы полюбоваться, простые черные брюки и блузка из набивного шелка, «Прада», — она погладила ткань.
105
Британская
— В Прада — истина, — добавила она, выдыхая дым в потолок. — Я знаю много истин, Глория.
— В самом деле? Тогда тебе надо быть осторожной.
Когда вчера вечером Татьяна зашла в подвал, у Глории чуть не остановилось сердце.
— Я думала, ты умерла, — сказала она ей, на что та рассмеялась:
— Это еще почему? Кстати, парадная дверь не заперта. Кто-нибудь может убить тебя в твоей постели, Глория.
— Я — не в постели.
Глория вместе с ней поднялась по лестнице и зашла в кухню, где принялась рыться в ящиках в поисках свечей и спичек. Но не успела она ничего найти, как дали свет.
— В газетах писали, что полиция ищет якобы утонувшую девушку с сережками в виде распятия.
— А, это, — откликнулась Татьяна. — Это не я.
— А кто?
— Глория, ты мне не позвонила. — Татьяна проигнорировала вопрос, и ее рот скривился в разочарованной гримаске.
— Я не знала, что должна была тебе позвонить.
— Я дала тебе номер.
В свое время Глория многим давала свой номер и даже не думала, что кто-нибудь из них ей перезвонит. Татьяна принялась рыскать по кухонным шкафам в поисках съестного, и Глория усадила ее за стол и поджарила им обеим по сэндвичу. Покончив с сэндвичем, Татьяна закурила сигарету и очистила себе мандарин. Глория никогда не видела, чтобы кто-нибудь ел фрукты и курил одновременно. Татьяна затягивалась с таким удовольствием, что Глория попыталась вспомнить, зачем она бросила это дело. Вроде из-за беременности, но, если честно, разве это такая серьезная причина?
— У Грэма есть любовница, — сказала Глория.
— А, да, Мэгги. Она — сука. Он собирается тебя бросить.
«Дело сделано? Ты избавился от Глории? Старая кошелка свалила?» Он не собирался ее убивать, просто бросить, какое облегчение.
— Ему жизни на это не хватит.
Татьяна потеряла интерес к разговору, потянулась, зевнула и заявила:
— Мне пора спать.
И Глория устроила ее в бывшей комнате Эмили, где та храпела всю ночь, словно сержант, чтобы потом проснуться и потребовать сэндвичей с беконом «и солеными огурцами. У тебя есть соленые огурцы?».
— Только «Бренстон», — ответила Глория.
Не каждый день к тебе в дом из ниоткуда вваливается странная русская доминаторша. Глория пошла за Татьяной в гостиную, где ту явно заинтересовали предметы декора, — муркрофт удостоился одобрения, а страффордширские статуэтки — нет, особенно пара молочников тысяча восемьсот пятидесятого года в форме коровы, которые она обозвала «мерзостью». Она рассматривала ткань, из которой были сшиты шторы, нюхала цветы, проверяла, насколько удобны кресла. Глории было интересно, воет ли она на луну в полнолуние.
Потом Татьяна заигралась с пультом дистанционного управления системы «Банг-энд-Олуфсен», особенно ей нравилась кнопка, включавшая и выключавшая свет, и вдруг замерла перед зеркалом, рассматривая собственное отражение. Потом она взяла яблоко из вазы с фруктами и, поедая его (очень громко), перебрала все радиостанции, остановившись только, чтобы прибавить звук на песне Селин Дион «Мое сердце будет биться». [106] «Отличная песня», — сказала она.
Глория следила за ней как завороженная. Она словно попала в клетку к неугомонному
106
«Му Heart will Go on» — песня из фильма «Титаник» (1997).
В конце концов Татьяна одним махом встала с дивана и выдохнула во все легкие, словно собиралась умереть со скуки. Один за другим она изучила свои ногти, прежде чем перевести взгляд на Глорию и сказать:
— О’кей, Глория. Заключим сделку?
Глория никогда в жизни не заключала сделок. Она стояла у застекленной двери и наблюдала за огромным лесным голубем, похожим на грузовой самолет, вразвалку шествовавшим по газону. Она обернулась и посмотрела на Татьяну, еще один образчик дикой природы, как та лежит на диване и переключает каналы в телевизоре.
— Сделку? Какую сделку?
40
«Писатели-детективщики на обед» — словно аудитория собирается их съесть. Весь «обед» — кофе и сэндвичи, которые подавались бесплатно в баре за большим шатром. Писатели были развлечением. Танцующими медведями. Когда-то медведей учили танцевать так: ставили медвежат на горячие угли. Вот она, человечность. В Петербурге Мартин видел медведя — простого, не танцующего. Он был при хозяине и гулял на поводке — бурый мишка величиной с большую собаку, на маленьком пятачке-газоне рядом с Невой. Некоторые фотографировали его и потом давали хозяину деньги. Мартин решил, что тот именно для этого и завел медведя — чтобы делать деньги, в Петербурге все пытались делать деньги, учителя без пенсий торговали книгами, скрюченные бабули — вязаньем, девушки — своим телом.
Чтения проходили под председательством сухопарой дамы, чьи полномочия на эту роль были не совсем понятны, но которая, представляясь публике, заявила, что она «огромная поклонница жанровой прозы» и «какая замечательная привилегия — провести время обеда с такими непохожими друг на друга писателями». Хлоп, хлоп, хлоп — она повернулась к ним, воздела руки, а потом сделала короткий поклон-реверанс а-ля гейша.
Кроме Мартина, на сцене было еще два писателя. Американка по имени Э. М. Уотсон была в книжном турне, «пытаясь выйти на британский рынок», и писала энергичные, резкие книги про серийных убийц. Мартин представлял ее педантичной и суровой, в черном с головы до ног, похожей на выпускницу Гарварда, а она оказалась слегка неряшливой блондинкой из Алабамы, с желтыми зубами и довольно сентиментальным выражением лица. Во время разговора она прикрывала рот рукой, и Мартин подумал, что это из-за желтых зубов, но она повернулась к нему и сказала: «Я не хочу открывать рот, им не понравится мой акцент», что прозвучало скорее как: «Янехчуоткрватърот, имнепнравится мойакцнт». «Ничего подобного», — разуверил ее Мартин. Но ее акцент никому не понравился.
Их маленькое трио завершал Дугал Тарвит, северянин, можно сказать, сосед Нины Райли, который писал «психологические триллеры», основанные на преступлениях, совершенных в реальной жизни. Мартин как-то попытался прочесть пару его книг, но его оттолкнуло то, что в них практически не было действия.
Шатер был набит битком. Мартин считал, что зрителями двигал корыстный расчет — бесплатная еда и три писателя по цене одного, но перед самым началом до него вдруг стало доходить, что предметом их интереса был он сам. Люди говорили о нем, иногда довольно громко, словно его там и не было. Он отчетливо расслышал, как резкий, брюзгливый голос с эдинбургским выговором заявил: «Но я думала, что он мертв», словно его обладательница была жестоко обманута в своих ожиданиях.