«Поворот все вдруг!». Укрощение Цусимы
Шрифт:
– Да. «Ниссин» и «Кассуга», – глядя прямо перед собой, проговорил Ключевский.
Все внимательно на него посмотрели.
– Пойдемте отдыхать, господа. – Фелькерзам слегка обозначил общий кивок всем присутствующим. – Покойной ночи.
И первым зашагал с мостика прочь.
В середине октября корабли Фелькерзама прошли Суэцким каналом. Первыми пропустили транспорты с углем. После Порт-Саида все суда должны были загрузиться топливом в Джибути. 19 октября 1-я Дальневосточная эскадра пришла в порт Аден. Экипажам были даны сутки отдыха – всего лишь одни. Впереди лежал переход через Индийский океан. В тот же вечер эскадру обогнали
Было 8.30 утра. Суда эскадры выстроились на якорях с большими интервалами друг от друга. На рейде Адена царили тишина и спокойствие. После подъема флага матросы занимались приборкой. Изредка заливались боцманские дудки. Охрану эскадры нес миноносец «Бравый». С него и доложили о приближении к Адену двух неизвестных крейсеров. Они подходили на высокой скорости, не менее пятнадцати-семнадцати узлов, о чем можно было судить по бурунам, расходившимся от их форштевней.
Адмирал Фелькерзам поднялся на мостик. Бэр и Ключевский последовали за ним. Все подняли к глазам бинокли. «Ослябя» как раз готовился к переходу на внешний рейд. На нем только что развели пары. Броненосец занимал крайнее к морю место среди судов русской эскадры.
– Ваше Превосходительство, держат курс прямо на нас, – доложил вахтенный офицер.
– Латины несостоявшиеся, – подкрутил окуляры бинокля Бэр.
– «Ниссин» и «Кассуга», – напомнил Ключевский.
Фелькерзам молча кивнул. Крейсера приближались к «Ослябе», не сбавляя скорости. Круто развернулись, вспенивая волну. Первым шел «Кассуга». Ему в кильватер – «Ниссин». Можно было уже разглядеть невооруженным глазом, что на палубах японских кораблей никого нет. Головной крейсер резко прибавил еще ходу.
– Ничего себе чешет, – пыхнул папиросой Бэр.
– Поосторожней надо бы на рейде, – заметил вахтенный офицер.
Вырвавшийся вперед «Кассуга» заходил перпендикулярно к носу «Осляби». На какой-то момент он вообще выкатился со своей траектории вправо, пройдя всего лишь в кабельтове от русского броненосца. Вахтенный испуганно вцепился в ограждение мостика. «Ослябю» ощутимо качнуло на якоре.
– Мерзавцы. На испуг берут, – флегматично заметил Фелькерзам.
Стоявшие на мостике офицеры посмотрели вслед уходящему японцу. И почти в ту же секунду за их спинами раздался хриплый возглас вахтенного офицера:
– Второй!..
Все резко обернулись. Отставший от своего товарища «Ниссин» на полной скорости заходил теперь прямо в левый борт «Ослябе». Расстояние между кораблями быстро сокращалось. Пожалуй, слишком быстро. Двух мнений относительно намерений японца быть не могло. Он решил таранить русский флагман.
– Да что же они творят, етишкину мать! – заорали матросы, собравшиеся перекурить на баке «Наварина». Их броненосец стоял чуть мористее от флагмана. Вся сцена стремительно разворачивалась прямо на их глазах.
– Вот стерва, щас вдарит, – налегая на спины товарищей, произнес Егор Шолов. Папироса осталась висеть на нижней губе его полуоткрытого рта.
– Братцы, братцы, берегись! – отчаянно заорали в сторону «Осляби». Толпа наваринцев гомонила и пыталась подавать знаки своим товарищам.
Фелькерзам среагировал через
– Право на борт. Полный назад.
Полетел в сторону вахтенный, которого отпихнули без лишних церемоний. Кубарем скатился по трапу Бэр, умудрившись, однако, не выронить папиросу изо рта. Вихрем устремился в рубку. Ключевский смотрел на стремительно надвигающийся японский крейсер, широко раскрыв глаза. Через полминуты «Ослябя» дернулся, чуть отодвигаясь назад и разворачиваясь вправо, насколько позволяли якорные цепи. А в следующее мгновение получил от «Ниссина» удар тараном в борт между носовой десятидюймовой башней и форштевнем. Ключевский готов был поклясться, что за мгновение до удара он отчетливо слышал с японского крейсера крики «банзай!».
Фелькерзама отшвырнуло назад спиной на настил мостика. Ключевский повис на ограждении, пребольно ударившись лбом о поручень. Вниз по трапу покатился вахтенный. С палубы раздалась отборная ругань матросов, набивших себе синяки и шишки. «Ниссин» уходил прочь полным ходом.
Снизу отчетливо послышался звук гидравлического привода. Носовая десятидюймовая башня разворачивалась в сторону японского крейсера. На мостик заскочил Бэр. На его лысой голове красовалась широкая ссадина. Во рту дымила папироса.
– Мы их сейчас как котят утопим, – процедил Бэр сквозь зубы. – Обоих.
– Ни в коем случае! – прохрипел Фелькерзам и страшно закашлялся. Стер рукавом белоснежного мундира выступившую на губах кровь. – Не стрелять! Это приказ.
Ключевский с Бэром помогли адмиралу подняться на ноги. Оба японца обогнули пришедший накануне английский крейсер «Эдгар». Бросили якоря за ним, отгораживаясь англичанином от русской эскадры. Бэру доложили, что в носовых подбашенных отделениях обнаружена течь. На «Ослябе» пробили водяную тревогу. На бак устремился трюмно-пожарный дивизион. Вскоре выяснилось, что течь, к счастью, небольшая, вполне устранимая собственными силами. Броненосец удалось немного развернуть в последний момент, отчего удар пришелся вскользь.
Через полчаса на «Ослябю» прибыл командир английского «Эдгара». Фелькерзам кашлял у себя в каюте, отбрасывая один за другим накрахмаленные носовые платки. Платки моментально становились красными. К британцам вышел Бэр с демонстративно перемотанной бинтами головой. Разговаривали прямо на палубе, у шторм-трапа. Англичанин смущенно бормотал об аварии рулевого управления на «Ниссине», о крайне сожалеющих японцах, об их искреннем желании принести извинения за случившийся инцидент. Приглашал на «Эдгар», где был готов выступить в качестве посредника. Бэр слушал, задвинув папиросу в угол скептически сжатых губ. Встречу с японцами назначили на «Эдгаре» в полдень.
15
Обед в «Палкине» был великолепен. Впрочем, как всегда. На фарфоровых тарелках нежинские соленые огурчики лежали вперемежку с помидорами. Кусочки испанского лука были сдвинуты в сторону, отчего черная паюсная икра оказалась чуть припудрена египетским перцем. Уже откушали серебристых сардинок в прованском масле. Они оказались достойнее ревельских килек. Несмотря на это, пахучий запах последних витал над столом благоутробно и ненавязчиво. Да что там кильки! Обычная селедка, разложенная на длинном узком лотке вперемежку с венчиками петрушки, замечательно пошла под крепкие напитки. В запотевших пузатых графинчиках на выбор стояли рябиновка, зубровка, смирновка и английская горькая.