Поворот
Шрифт:
— Ваше высочество, прикажите в роты поставлять Московские и Петербургские ведомости: там много о войне пишут, героизм солдат превозносят. И солдаты будут лучше понимать, за что воюют — а когда солдат это понимает, то и случаются такие победы, как у меня.
— Хорошо, я распоряжусь…
Судя по всему, Николай Николаевич действительно «распорядился». И с октября газеты (хотя и далеко не каждый день) стали поступать на фронт. А уже в конце ноября Андрей Владимирович, увидев в газете одно интересное объявление, отправил в Москву письмецо — в котором даже цензура не сочла необходимым что-то вычеркивать:
«Дорогой кузен, пишу тебе с фронта. Надеюсь, что ты, как и раньше, на выдумки всякие горазд — а я тут вспомнил про придуманное тобой ружьецо, коим гранаты можно далеко кидать. Не изыщешь возможность мне его как-то переправить? А если ты еще что-то новое и полезное придумал, то и от такого не откажусь:
Когда к Василию Васильевичу Аристархову пришла в гости «восточная девушка», он, откровенно говоря, удивился более чем изрядно. Во-первых, оттого, что переодетая мальчишкой девчонка (всего-то двенадцати лет от роду) «подцепила» матрицу того же самого штурмовика, что и сам он, и Петр. А во-вторых, что девочка рассказала столько ранее неизвестного, что по всему выходило, что намеченная там, на станции, программа «исправления действительности» требовала срочного исправления по очень многим пунктам. А вот все прочее — это было уже рутиной. Все же Петр действительно сумел обеспечить «минимально необходимую финансовую подушку», так что превратить «переодетого мальчика» в нормальную — и совершенно легальную — девочку получилось очень просто. Петр сам навестил полицейский участок, на территории которого находился купленный им дом, и там — поклявшись на Библии и взяв в свидетели Василия Васильевича (а еще и двух своих уже местных приятелей), оформил девочке паспорт. На имя Елены Конюховой (имя Петр взял в честь собственной бабки, а фамилию — двоюродного брата, помершего недавно от тифа). Собственно, девочка и была в полиции представлена как дочь «кузена», а на удивленный вопрос полицмейстера по поводу слишком уж «восточной» внешности девочки он ответил просто:
— Так мать-то ее черкешенкой была, а черный волос, он, знаете ли завсегда шибче белобрысого в дитях лезет.
Ну а на все прочие вопросы ответил император Александр III, точнее — его портрет на «розовой бумажке»…
Формально паспорт девочке был нужен так как Петр Иванович «собирался отослать девочку в Париж на учебу», но такой документ и внутри страны решал кучу проблем. А кучу доугих проблем получилось решить уже ближе к весне шестнадцатого года, когда в Москву из Тотьмы приехала учительница Тотьменской женской прогимназии Мария Федоровна Кузьмина. Строго формально она — как получившая образование «за казенный кошт» — была обязана в этой прогимназии еще больше года отработать, но «обязанность» было возможно и отменить, например, в случае выхода такой выпускницы замуж. Что, собственно, и было сделано на следующий после приезда молодой женщины в Москву день.
А еще через день новоявленный супруг молодую жену покинул и помчался аж в Воронеж: оттуда, точнее из какого-то села Воронежской губернии пришло письмецо:
«Милостивый господин, о помощи прошу и умоляю: жить мне почитай, не на что, одна надежда что хоть кто-то купит у меня левый сандалий Клеопатры. А в селе нашем ни яви, ни Нави нет, про сандалий тот все токмо смеются, а уж про пресвятого Гильгамеша и благочестивиго Лугальбанду никто и слыхом не слыхивал, отчего мне и вовсе тоскливо становится. Помощи прошу наискорейшей, ибо с прокормом у меня совсем плохо, и даже на марку три копейки в долг взяла под залог скотины последней».
Вернулся он в Москву через неделю — и всем пришлось очень сильно задуматься о том, что делать дальше: Ха-Юн «воссоединилась» с нищей крестьянкой Наталией девятнадцати лет от роду, и уже обремененную двумя младенцами. И тут радовало лишь одно, что зимой стала эта Наталия солдатской вдовой, хотя, откровенно говоря, поводом для радости это было более чем сомнительным. Но уже то, что не нужно было думать о том, куда деть ее мужа, жизнь сильно облегчило — а вот младенцы, напротив, все довольно сильно осложняли. Девочка полутора лет еще даже не ходила, а уж трехмесячный мальчишка, едва живой от голода, всем хлопот доставлял более чем изрядно. Впрочем, когда деньги есть, то и такие проблемы можно было решить: малышу нашли кормилицу (у самой Наталии молока в результате использования «традиционного крестьянского весеннего рациона» уже не было), а все прочее…
Так что единственное, о чем переживал сейчас Петр Иванович, было то, что дом он купил, похоже, маловат.
Наталию перевезли в Москву, а вот такого же «безграмотного крестьянина» Евдокима Кондратьевича Бубнова из Саратовской деревни вывозить все же не стали: Консуэла, быстренько «сориентировавшись по местности», предложила через парня скупить побольше земли, на которой до конца войны можно было попробовать различные способы «резкого увеличения урожайности»: все же единственный тезис в отношении «запланированного прошлого будущего», не вызвавших ни малейших споров на станции, был окончательно сформулирован в виде «необходимости
Так что в середине мая в Москве получилось собрать довольно приличную команду, и кроме разве что армейского капитана, геройствующего сейчас на фронте, со всеми Петр Иванович лично успел познакомиться. Почти со всеми: одну «реинкарнацию Нави», угодившую в осужденного на пять лет каторги мужика, не удалось ни увидеть, ни даже придумать хоть какого-то способа товарищу жизнь облегчить. То есть мысль «помочь деньгами» для всех казалась очевидной, но пока даже выяснить, куда страдальца отправили «срок мотать», не получилось. Так что этот вопрос отложили, вынужденно отложили «до лучших времен» и все приступили к настоящей работе. То есть начали делать ранее намеченные дела — но это ведь отнимало столько времени и нервов!
А еще требовало много денег — а легальным источником доходов были лишь деньги, которые Петр получал по договору от продажи своего «мотозаводика» в Мотовилихе: ему новые хозяева платили по пятьдесят рублей с каждого проданного «моторизованного чудища». Правда армия, с подачи ВК Николая Николаевича, «танкетки» покупала вообще все, которые заводик успевал производить, и даже выделила изрядные средства на расширение производства — но получаемых полутора-двух сотен рублей в день все равно остро на всё не хватало. Пока не хватало…
А еще никто не прекращал попытки связаться с другими «реинкарнациями» станционных сидельцев, однако пока никого нового обнаружить не удалось. Правда нижегородец Федька Тетеркин, обогащенный инженерными знаниями Линна, подсчитал, что пока что вероятность разброса в полтора года укладывается в доверительный интервал уже обнаруженных реинкарнаций, и нужно было еще где-то с годик подождать, так что из-за безрезультатности уже произведенного поиска никто особо не расстраивался. А сам Федька…
Вообще-то Линн был одним из крупнейших специалистов по обслуживанию систем жизнеобеспечения «фабрики клонов», используемых для фиксации «полученной из прошлого» информации, а еще он неплохо разбирался и в энергетических устройствах станции — а вот в каких-нибудь станках или ином промышленном оборудовании он не разбирался абсолютно. Кое-что он узнал за три недели, проведенные после «объединения» с Федькой на сормовском заводе, но по факту он просто выяснил, что какие-то станки существуют и на них можно изготавливать какие-то железяки, очень для чего-то нужные. Даже Петр в промышленном производстве лучше него ориентировался, так что было решено парню нанять учителей из числа «настоящих инженеров». Таких найти удалось, правда тоже «за очень большие деньги» — зато преподавателей нашли действительно отличных. Большей частью — преподавателей Императорского Высшего Технического Училища, и тем, кто на такое согласился, еще и приплачивалась изрядная денежка за то, что они никому не рассказывали, что дают тонкости современной инженерной науки пятнадцатилетнему мальчишке, едва окончившему двухклассную школу, и вообще двенадцатилетней девочке (эта инкарнация штурмовика сочла, что такому «знатоку бронетанковой промышленности» инженерная подготовка точно не помешает).
А вот Василий Васильевич, потратив довольно приличные деньги (в том числе, и взяв довольно немаленький кредит в банке) выстроил уже к началу июля у Бутырской заставы — неподалеку от дома Петра Ивановича — небольшой заводик, на котором начал воплощать то, о чем просил товарищ Лавров. Но это было очень и очень непросто…
Очень непросто это было по причинам совсем даже не техническим, просто найти требуемых специалистов было крайне непросто. Двух «обычных инженеров» Василий Васильевич попросту перехватил на выпуске из Высшего Технического училища, а вот с требуемыми химиками все оказалось сложнее. Хотя бы потому, что в Москве тех, кого попаданцы собирались привлечь к работе, попросту не оказалось. И Наталии пришлось срочно ехать в столицу (благо, младенца она не кормила и было с кем детей оставить). И вот уже в июле она привезла в Первопрестольную двух совсем молодых парней, которые «от великой чести» поработать в Москве просто не смогли отбояриться. А рассказ «крестьянки без образования» всех очень сильно позабавил — в том числе и потому, что в столице ни один человек даже не заподозрил, что еще несколько месяцев назад эта молодая и довольно симпатичная дама выглядела старухой и даже свое имя написать не могла в силу неграмотности. А в Петербурге она действительно много чего сумела проделать…