Поворотный момент
Шрифт:
— Вы просто твари! Опущенные животные! — завизжала она.
Рекс закрыл глаза и скрипнул зубами.
— Больше так не делай, — процедил он, не открывая глаз.
— А то что? — проорала в лицо мужчине Фёкла и замахнулась снова. Но даже не успела понять, как так произошло, что Рекс оказался у неё за спиной, схватил за руку, а затем скрутил в три погибели. Ещё чуть-чуть и девушка окажется завязанной в узел, как шнур древней проводной зарядки.
Свободная лапища Рекса взяла девушку за волосы и наклонила к самому полу, отчего Фёкле пришлось опуститься на колени — силы слишком не равны.
— Там вилочка под кровать закатилась, — изо всех сил стараясь сдерживать злость, процедил Рекс. — Твоя, наверное.
Сторожевой человек разжал пальцы, и купчиха плюхнулась ничком. Она закрыла лицо ладонями и разрыдалась. От боли. От осознания своей слабости. От безвыходности ситуации. От жалости к себе.
Рекс молча стоял над девушкой и холодно смотрел на неё.
А к Фёкле приходило понимание, что другого пути больше не будет. Её, конечно, будут искать, но это время, и до спасения надо дожить. Просто дожить. А вот когда найдут, все они поплатятся за унижения.
Но чтоб это сделать, надо принять правила игры. И есть ещё одно «но».
— Я не умею, — прошептала девушка.
— Что ты не умеешь? — тихо спросил Рекс.
— Я… — начала Фёкла и замерла, — ничего не умею, — совсем осипшим голосом она завершила ответ. До купчихи дошло ещё одно откровение: папа далеко, его деньги тоже далеко, а без них она сама по себе никто. Это не её деньги. Не её возможности.
Взгляд девушки забегал по лицу Рекса, по потолку, по кроватям, по полу и остановились на одинокой жёлто-оранжевой лампе. А сама пыталась представить хоть что-то полезное, но дома она лишь кричала на родных и учила жизни всех окружающих. Дома все делали за неё: убирали, готовили, стирали, гладили. Даже в университете пропускала лекции и тусила в клубах, таща за собой друзей, всё равно папа купит диплом. А училась она на управленца-экономиста — чтоб сразу вступить на путь руководства фирмы, что папа обещал купить на выпускной. Но здесь её знания, даже если бы хорошо училась, не нужны.
— Ничего не умею, — опустив руки, голову и взгляд, прошептала Фёкла.
— Это не страшно. Научим, если кусаться не будешь.
Купчиха почувствовала, как сильные руки схватили её под мышки, в буквальном смысле приподняли над полом и поставили на ослабевшие ноги. Девушка чуть не упала, но ей не дали. Не дали несмотря на огромный груз апатии, свалившийся на хрупкие плечи. В голове побитым щенком скулила только одна мысль: «Дождаться спасения».
Дверь распахнулась и в неё вошла Дарька с младенцем на руках, а по шее девушки из двух небольших ранок бежали капли крови.
Рекс с прищуром оглядел вошедшую:
— Сильно?
— Нет, — отмахнулась та и улыбнулась, — госпожа с любовником немного увлеклись. Им было мало крови, которую я принесла c кухни, и они оказали большую честь, испив моей. Но они пьяные — по разу соснули для свежего вкуса, и только лишь.
Фраза звучала бы смешно, если бы не контекст, вытекающий из слов вместе с каплями крови из укусов на шее.
А Дарька меж тем села на свою кровать, устало прикрыла глаза и добавила:
— Буся, госпожа велела отправить к ней тебя.
Фёкла на мгновение замерла. А затем у неё снова подкосились ноги. И если бы не Рекс, упала.
— Я не хочу, чтобы меня ели, — пролепетала купеческая дочка, испуганно посмотрев на сторожевого человека. — Пожалуйста, спасите.
— Не съедят. Они сытые, а не придёшь, хуже будет, — отозвался Рекс и повёл Фёклу, которая еле держалась на ватных ногах, к двери.
Лестница, коридоры, вход в покои упырей были как в тумане, а потом купчиху просто затолкали в полутёмную, комнату. На этот раз она была освещена не тусклыми лампами накаливания, а несколькими едва горящими парафиновыми свечками в стаканах из оранжевого стекла. На громадной кровати валялись двое — сама Камелия и какой-то парень. Оба полностью обнажены.
Рядом раздался негромкий голос Рекса: «Я за дверью», а затем хлипнуло, оставляя девушку наедине двумя вампирами.
Фёкла, ожидая, что на неё сейчас бросятся и станут рвать горло. А когда упыриха радостно взвизгнула и нагишом соскочила с кровати, купеческая дочка зажмурила глаза и попятилась, уперевшись спиной в тёплое дерево двери.
Но вместо того чтоб укусить, Камелия схватила девушку за руку и потащила к кровати, а затем быстро сняла с неё заменявший одежду фартук, оставив лишь в кроссовках.
— Рон, смотри, какой человек у меня есть! Она дикая! Самая настоящая! И я её дрессирую. Правда, красивая?
— Она не опасна? — лениво оторвав голову от подушки, спросил упырь. Он совершенно не стеснялся того, что все голые, словно Фёкла была просто говорящей мебелью.
— Не. Лучше посмотри на это.
Камелия надменно указала пальцем на стол с трюмо.
— Буся! Принеси нерводёр!
Купеческая дочка поджала губы и медленно посмотрела на инструмент пыток. Она и так была бледная, потому как кровь отхлынула от лица настолько, что бледнеть и зеленеть дальше было просто некуда, даже губы посинели. Но деваться тоже некуда, и Фёкла медленно подошла к трюмо. Пальцы взяли предмет, оказавшийся на удивление тяжёлым, словно сделанным из свинца, золота или иридия.
— Зачем? — прошептала купеческая дочка, протягивая вещь неподъёмными, словно не своими руками — слишком сильна была память о той боли, что причиняет нерводёр.
Камелия вырвала орудие из онемевших пальцев Фёклы и бросила на кровать.
— И-и-и! — радостно завизжала она и посмотрела на своего любовника. — Ты видишь?
— И чё? — лениво спросил упырь.
— Ничё ты не понима-а-аешь, — надувшись, протянула Камелия. — Она дрессируется. Ты же видел айковое свечение ошейника — это страх. Она боится нерводёра, но принесла.
Голая упыриха повернулась к девушке и указала пальцем на пол перед собой.
— На колени.
Фёкла посмотрела на нерводёр и медленно опустилась, а упыриха обхватила голову девушки, прижала к своей груди и начала гладить, как гладят собаку или кошку.
— Умничка, Буся, умничка.
Нервы купеческой дочки не выдержали постоянного напряжения, и Фёкла разрыдалась. Сперва опустили до уровня кухарки, заставляя готовить и убираться. Теперь хвалят за то, что в зубах тапочки приносит, не хватало ещё хвостом вилять и преданно глядеть в эти нечеловеческие глаза цвета медного купороса.