Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания
Шрифт:
Никто не различил бы в этом невзрачном зародыше образ будущей империи: никто, кроме «носителей бога» — жрецов-воинов, которые окружали священное изображение Уицилопочтли во время переселения, передавали народу его пророчества и верили в его обещание господства. Они составили первое ядро правящего класса, который менее чем через двести лет вознес мешиков на вершину могущества.
В начале XVI века о первых трудных шагах напоминали только плавучие огороды — «чинампы» — которые еще сохранились на окраинах города, напоминая о тех временах, когда безземельным мешикам пришлось создавать сушу, набрасывая на плетеные плоты ил со дна болот. Мехико-Теночтитлан, настоящая Венеция Нового Света, горделиво выстроил на воде свои террасы и пирамиды. Имя его императора Мотекусомы стало синонимом великолепия и власти для двадцати разных народов {2}. Сюда потекли богатства из покоренных провинций, придавая городу еще большую пышность. Никогда еще со времен легендарной Тулы глазам
* * *
О Мексике времен первых контактов с европейцами мы знаем по нескольким разновидностям документов, которые можно сравнивать и сопоставлять.
Археологические раскопки в долине Мехико оказались плодотворными: чуть копнешь — и обнаружишь следы ацтекской культуры или ее предшественников. Здесь во множестве находили домашнюю и ритуальную глиняную посуду, орудия труда и оружие, скульптуры. Однако мешики, которые сжигали своих мертвецов, а не хоронили их, как, например, сапотеки и миштеки, не подарили нам почти неисчерпаемого источника находок, какой являют собой захоронения с орудиями труда, одеждой, украшениями. С другой стороны, в Мехико не сохранилось ни одного древнего здания из-за методического разрушения города испанцами во время и после осады 1521 года. Таким образом, возникает парадокс: архитектура более древних майя, живших в VII веке, известна нам гораздо лучше, чем архитектура мешиков XVI столетия. Затерявшись в джунглях Чьяпаса, храмы и пирамиды Паленке или Йашчилана выстояли под более чем тысячелетним натиском стихий и растительности, тогда как сооружения Мехико стали жертвами разрушительной воли людей.
Однако период, о котором пойдет речь, отличается от всех прочих обилием письменных свидетельств. Мешики интересовались самими собой и своей историей, они были неутомимыми ораторами и большими любителями поэзии; они проявляли интерес к нравам и делам других народов. Наконец, они беспокоились о будущем, внимательно относясь к знамениям и жребиям. Отсюда множество книг — исторических или историко-легендарных, познавательных, ритуальных, гадательных, написанных по пиктографической системе, сочетающей в себе идеографическое и фонетическое письмо. Мексиканская цивилизация в изобилии создавала не только книги, но и делопроизводственную «макулатуру». В империи ацтеков усердно судились, и все тяжбы и споры порождали документацию: например, если две деревни спорили из-за участков плодородных земель, они предоставляли в подтверждение своих слов карты или планы, а также генеалогические древа, утверждающие права того или иного рода на эти самые поля.
Большая часть таких документов тоже была преднамеренно уничтожена после завоевания. Многие книги имели религиозную или магическую направленность, и епископ Сумаррага велел изъять их и сжечь вместе со многими светскими сочинениями, например историческими рассказами. По счастью, довольно большое количество книг избежало костра. С другой стороны, индейцы очень скоро осознали преимущества алфавитного письма, принесенного европейцами, по сравнению со сложной и малопонятной системой, которую они использовали прежде. Основываясь на древних пиктографических рукописях (некоторые из них, надо полагать, сохранились в семьях аристократов, несмотря на запрет), они составили — либо на мексиканском языке, но латинскими буквами, либо на испанском — драгоценнейшие исторические хроники. В их числе «Анналы Куаутитлана» и книги Чимальпаина Куаутлеуаницина, Тесосомока, Иштлильшочитля, которые в буквальном смысле слова напичканы самыми точными сведениями о жизни древних мексиканцев.
Наконец, сами испанцы оставили нам очень важные документы. Во главе первой волны нашествия, которую составляли столь же темные, сколь и храбрые солдаты, все-таки стоял незаурядный государственный деятель Эрнан Кортес, а в ее рядах находился прирожденный писатель, умеющий наблюдать и рассказывать, — Берналь Диас дель Кастильо. Письма Кортеса Карлу V и воспоминания, которые Берналь Диас, вернувшись на родину, продиктовал перед смертью, представляют собой первые свидетельства европейцев о доселе неведомом мире. Письма Кортеса более продуманны, рассказы Диаса непосредственны, забавны и трагичны {3}. Конечно же ни тот ни другой не стремились к отвлеченному созерцанию и постижению; их взгляды устремлялись прежде всего на укрепления и вооружения, на богатства и золото. Они не знали ни слова из языка индейцев, который словно удовольствия ради немилосердно коверкали всякий раз, когда цитировали. Они были искренне возмущены религией мешиков, которая показалась им предосудительным и отвратительным набором сатанинских ритуалов. Но, несмотря ни на что, их свидетельство сохраняет громадную документальную ценность, ибо благодаря ему мы видим то, чего уже больше никто после них не увидел.
Вслед за солдатами пришли миссионеры. Самый известный среди них, отец Бернардино де Саагун, прибыл в Мексику в 1529 году. Изучив науатль, научившись писать на этом языке под диктовку образованных индейцев, прибегая к помощи индейских художников, чтобы проиллюстрировать свою рукопись, Саагун создал замечательный памятник — «Общую
К этим первостепенным источникам следует добавить зачастую безымянные «Описания» и «Сообщения», составленные в XVI веке испанцами — священниками, чиновниками, магистратами, — которые являют собой кладезь информации, хотя с ними и нужно обращаться осторожно, поскольку их авторам редко было присуще критическое суждение. Следует также сослаться на многочисленные пиктографические записи индейцев, созданные после завоевания, — либо исторические повествования, такие как «Кодекс 1576 года», либо судебные документы, ибо любовь индейцев к сутяжничеству, разделяемая испанцами, находила выражение во множестве разбирательств по самым разным поводам, оставивших нам уйму полезных сведений. В общем, на эту тему существует богатая литература. Она позволяет нам составить о последнем периоде существования мексиканской цивилизации представление — хоть и неполное, поскольку остается множество загадок, но всё же живое и расцвеченное подробностями.
* * *
Чтобы не допустить анахронизмов и путаницы, нам следует установить для себя пространственные и временные рамки. Мы намерены описать прежде всего городскую жизнь, жизнь обитателей Мехико-Теночтитлана. Тем не менее существовало очевидное единство культуры между этим городом и некоторыми его соседями — в частности, Тескоко, расположенным на берегу большого озера. Поэтому нет ничего предосудительного в том, чтобы почерпнуть кое-какие сведения из исторических источников Тескоко, а также позаимствовать при случае некоторые элементы нашего описания у таких центров, как Шочимилько, Чалько, Куаутитлан и т. д. В самом деле, есть все основания полагать, что условия жизни во всей долине Мехико или, по крайней мере, в городах были очень похожи.
Вместе с тем нельзя обойти молчанием тему Мексиканской империи, власть, экономика, политические волнения и религиозные воззрения которой оказывали мощное воздействие на столицу. Эта империя начала складываться в XV веке в виде тройственного союза, трехглавой лиги, объединившей города-государства Мехико, Тескоко и Тлакопан (ныне Такуба); эта лига сформировалась сама собой вследствие войн, уничтоживших гегемонию другого города долины — Аскапоцалько. Но первоначальный характер тройственного союза быстро изменился. Под упорным давлением мексиканцев привилегии и независимость сначала Тлакопана, а потом и Тескоко были урезаны. В начале XVI века правители Тлакопана и Тескоко теоретически оставались равноправными союзниками мексиканского императора, однако это товарищество в большой степени носило почетный характер. Правитель ацтеков вмешивался в вопросы наследования обеих династий, вплоть до того, что сажал на трон своих подручных, которые, по сути, становились имперскими чиновниками. Когда Кортес вступил в Мехико, его встречал Мотекусома в сопровождении обоих правителей и некоторых назначенных им наместников — статус первых почти приравнивался к положению вторых. Дань, взимаемая с провинций, теоретически по-прежнему распределялась между тремя главными городами в пропорции, установленной изначально (по 2/ 5Мехико и Тескоко, 1/ 5Тлакопану), но многочисленные факты наводят на мысль о том, что император Теночтитлана на самом деле делил все сам, как хотел. Лига постепенно превращалась в единое государство.
К концу царствования Мотекусомы II империя состояла из 38 обложенных данью провинций, к которым следует присовокупить небольшие государства неопределенного статуса, расположенные вдоль пути караванов и армий между Оахакой и южными рубежами Шоконочко. Она достигала обоих океанов: Тихого у Сиуатлана и Атлантического вдоль побережья Мексиканского залива, от Точпана до Точтепека (ныне Туспан, штат Веракрус, и Тустепек, штат Оахака). На западе она граничила с цивилизованным племенем тарасков из Мичоакана {4}, на севере — с кочевниками-чичимеками, жившими охотой, на северо-востоке — с уастеками, дальним ответвлением от древа майя. На юго-востоке независимая, но союзная провинция Шикаланко образовывала своего рода буферное государство между центральными мексиканцами и майя Юкатана. Некоторое количество княжеств или племенных объединений сохранили независимость от Мехико, либо став анклавами на территории империи, либо располагаясь по ее границам: это относилось к говорящей на языке науатль республике Тлашкала на центральном плато, к княжеству Мецтитлан, говорившему на том же языке и расположенному в горах северо-востока, к маленькому государству йопи на побережье Тихого океана и к горцам чинантекам, которые занимали неприступный массив между равниной на берегу залива и долинами Оахаки (там они живут и сегодня).