Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
Шрифт:
Огромную роль на таких собраниях играла музыка. Модные оперы мигом раздергивались на мелодии, которые исполнялись одаренными музыкантшами в кругу знакомых и друзей. В 1777 году по предложению Н. А. Львова в доме его приятеля П. В. Бакунина проводились музыкально-театральные вечера и даже была поставлена комическая опера А. М. Г. Саккини «Колония», в которой пела Мария Дьякова, будущая жена архитектора. В 90-х годах XVIII века большой популярностью пользовалась опера Н. М. Далейрака «Нина, или Сумасшедшая от любви», без арий из которой не обходился ни один вечер [357] .
357
Огаркова Н. А.Указ. соч. СПб., 2004. С. 118.
В конце столетия заметным явлением в жизни столицы был дружеский музыкальный кружок Долгоруковых-Куракиных, где тон задавали две талантливые сочинительницы и исполнительницы романсов Наталья Ивановна Куракина и Екатерина Федоровна Долгорукова. Перу Куракиной принадлежат 49 вокальных миниатюр: русские песни, французские романсы, итальянские арии. Все они предназначались для «домашнего употребления», то есть для развлечения образованных гостей, и отвечали вкусам аристократической среды, где постепенно устанавливался культ нежной, сентиментальной дружбы. «Только маленькое общество друзей, лишенных всяких претензий, делает жизнь приятною, — писала Куракина. — Они украшают все вокруг нас. Напротив того, среди людей ко мне безразличных я всегда теряюсь» [358] .
358
Девятнадцатый век. Исторический сборник, издаваемый по бумагам фамильного архива почетным членом археологического института князем Федором Алексеевичем Куракиным / Ред. В. Н. Смольянинов. М., 1903. Т. 1. С. XXVI.
Льву Толстому ставили в вину то, что салон Анны Павловны Шерер в «Войне и мире» — калька с современного писателю общества. Во времена князя Андрея званые вечера выглядели иначе. Действительно, дружеские общества в гостиных, музыкальные и театральные встречи, унаследованные началом XIX столетия у золотого века Екатерины, были камернее. Список тем для беседы не исключал и злословие, но в компании из десяти-двадцати человек, ведущих общий разговор, гораздо сложнее было безнаказанно пустить сплетню. Ведь каждый находился на виду. Вспомним рассказ Марты Вильмот о московских собраниях: «Но не воображайте, что разговор касается Пунических войн или коллекций мелодично звучащего стекла. Нет. Здесь рождаются тонкая лесть и легкое злословие. 40 человек из светского общества в 40 различных домах говорят и делают приблизительно одно и то же, только одни — скучно, другие — интересно» [359] .
359
Дашкова Е. Р.Записки. Письма сестер М. и К. Вильмот из России. М., 1987. С. 237.
Подруга Куракиной — Долгорукова содержала один из самых изысканных салонов, где, по словам Виже-Лебрён, собирались «дипломатический мир Петербурга, а также наиболее значительные иностранцы. Хозяйка была так обходительна, что попасть к ней стремился каждый». О впечатлении, произведенном на него Долгоруковой, писал в воспоминаниях граф Е. Ф. Комаровский: «Она была тогда из первых между молодыми дамами в Петербурге, как по красоте, так и по приятному ее обращению. Я часто у нее бывал. Тогда в большом обыкновении были спектакли, из лиц общества составленные. Посол римского императора граф Кобенцель, известный своей любезностью, был из числа обожателей княгини. Он имел большой талант для театра, и часто они играли вместе» [360] .
360
Комаровский Е. Ф.Записки. СПб., 1914. С. 42.
В известной степени с салоном Долгоруковой соперничали музыкальные вечера в доме у Варвары Николаевны Головиной, также писавшей романсы. Ей принадлежит вокальный дуэт «Роза любви», созданный в 1796 году. Виже-Лебрён вспоминала: «Графиня прекрасно рисовала и сочиняла изящные романсы, которые сама же и пела, аккомпанируя себе на фортепиано. Более того, она прекрасно знала все литературные новости Европы, каковые, как мне кажется, становились ей известны одновременно с их появлением в Париже» [361] . Князь Адам Чарторыйский, в целом крайне недоброжелательно описывавший русское общество рубежа XVIII–XIX веков, делал для Головиной исключение: «Дом Головиных отличается от всех, мною перечисленных. Здесь нет ежедневных вечеров, но вместо этого небольшое избранное общество, вроде того, которое в Париже продолжало старинные традиции Версаля. Хозяйка дома остроумная, восторженная, чувствительная, обладает талантами и любовью к изящным искусствам» [362] .
361
Виже-Лебрён Э. Л.Указ. соч. С. 48.
362
Валишевский Н.Предисловие // Мемуары графини В. Н. Головиной, урожденной Голицыной. СПб., 1911. С. 15.
В конце столетия русское общество пережило страстное увлечение французским романсом, он сделался элементом куртуазной игры, обязательным атрибутом ухаживания. В форме романса делались признания в нежных чувствах, изобличалось коварство, оплакивалась неразделенная страсть. Мода рождала подражания. Так, в 1781 году вышел «Сборник российских песен» Ф. Мейера, включавший пастораль «Поля, леса густые» на стихи Капниста «Неверность Лизетты». Последние, в свою очередь, копировали французский романс «О, ma tendre musette». Французским «Ариям трубадуров» подражал и Козловский в романсе «Пел трубадур печальный», столь полюбившемся русским исполнительницам.
Совершенно естественно, что в гостиных, где важное место занимали литература и музыка, сам воздух был напоен театром. Два столетия назад образованной публике, чтобы развлечь себя, приходилось прикладывать много усилий. Домашние, любительские постановки, живые картины, поездки в профессиональные театры и содержание собственных крепостных трупп были повальным увлечением времени.
«Маска Талии»
Попав в Петербург и познакомившись с Долгоруковой, Виже-Лебрён сразу же оказалась втянута в среду меломанов, постоянно устраивавших постановки собственных спектаклей. «В день моего приезда была вечерняя музыка, а назавтра — восхитительный спектакль. Исполнялось „Подземелье“ Далейрака. Княгиня Долгорукова играла роль Камиллы, молодой де Рибопьер представлял ребенка, а граф Кобенцель — садовника… Во время спектакля приехал курьер из Вены с депешами для графа. При виде человека в костюме садовника он никак не хотел отдавать ему пакет, и за кулисами произошел весьма забавный спор.
Мне захотелось воспользоваться сей небольшой, но очаровательной труппой для составления живых картин. Из Санкт-Петербурга все время кто-то приезжал, и можно было выбирать своих персонажей из самых красивых мужчин и женщин. Я драпировала их в кашемировые шали, коих там было в преизбытке… Я представляла по памяти «Семейство Дария», великолепно удавшееся. Но наибольший успех выпал Ахиллу при дворе Ликомеда, и роль Ахилла я взяла на себя, поскольку очень часто пользовалась шлемом и щитом для придания костюму совершенной достоверности» [363] .
363
Виже-Лебрён Э. Л.Указ. соч. С. 21–22.
В Петербурге не было почти ни одного знатного дома, где в интерьере роскошных гостиных не скрывалось бы укромного уголка, специально предназначенного для домашних спектаклей. Без них жизнь дружеских сообществ шла бы скучно и вяло. Шевалье де Корберон объяснял пристрастность русских аристократов к домашним спектаклям чванством и страстью копировать жизнь августейших особ: «Тщеславие, которое господствует здесь всюду и во всем, навело на мысль устроить частную комедию. Ведь если играют у великого князя, надо же играть и у себя. Я не знаю нации более склонной к подражанию и больших льстецов, чем при русском дворе» [364] . Вероятно, подобная нота в устройстве домашних театров тоже была. Но главное, на наш взгляд, стремление придать досугу изысканные формы.
364
Корберон М. Д.Указ. соч. С. 107.
Театральная новинка, подхваченная на большой сцене, вносила разнообразие в монотонный круг развлечений. С. П. Жихарев в «Воспоминаниях» называл это время «золотым веком театралов»: «Театральные дела… трактовались с некоторою важностью. Первое представление какой-нибудь трагедии, комедии или даже такой оперы, как „Илья Богатырь“ Крылова, возбуждало общий интерес, производило повсюду толки, суждения и рассуждения» [365] .
Немедленно возникало желание самим «опробовать» новинку. Пример подавал двор. На Эрмитажных собраниях, где бывало человек 50–60 избранных гостей, вечер почти всегда начинался театральным представлением. Иногда на сцену поднимались и любители. Граф А. И. Рибопьер, в детстве бывший воспитанником Екатерины II, вспоминал: «Я видел княгиню Дитрихштейн в роли Люцинды в „Оракуле“… Другой раз представляли „Ифигению в Авлиде“: граф Виельгорский играл Агамемнона, жена его Клитемнестру, граф Петр Андреевич Шувалов Ахилла, Тутолмин Улисса, П. И. Мятлева Ифигению» [366] .
365
Жихарев С. П.Записки современника. Воспоминания старого театрала. В 2 т. Л., 1989. Т. 2. С. 340.
366
Рибопьер А. И.Записки // Русский архив. 1877. Т. I. № 4. С. 473.