Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке
Шрифт:
Писатель В. В. Крестовский, отправившийся в 1880 году в кругосветное путешествие с экспедицией адмирала С. С. Лисовского, в турецком городе Смирна имел возможность общаться с почётным консулом России, который выступал в роли экскурсовода по местному базару для русских моряков. Это был любезный и очень обязательный человек, но имел один недостаток: он не только не говорил, но и не понимал ни слова по-русски. «При всех достоинствах таких консулов позволительно, однако, усомниться в их полезности, — сетует писатель. — И в самом деле, для кого и для чего они здесь существуют?» Ведь ни один русский приказчик или купец, не владеющий французским, турецким или греческим языками, не смог бы объяснить ему своё дело! Значит,
Очевидно, что Крестовский, будучи формально прав, не учитывал трудности для Министерства иностранных дел России подобрать в таком захолустье, как Смирна, стоящего человека, владеющего русским языком: «Небось, англичане нигде не посадят на такой пост человека, не знающего по-английски, да и никто, кроме нас, этого не делает». Писателя возмущает, в частности, то обстоятельство, что почётные консулы используют своё консульство в личных целях — для улучшения своего гешефта. В большинстве своём, по его мнению, это люди из тех русскоподданных армян, евреев и греков, которые приняли подданство исключительно для того, чтобы ускользнуть от турецкой юрисдикции и под покровительством МИД России творить свои тёмные делишки. «Такие "русскоподданные" в громадном большинстве своём составляют то, что называется нравственной сволочью», — заключает он. (При этом он ошибочно полагает, что внештатные консульства находились на содержании русской казны.) Что ж, в семье не без урода, прохиндеи и недобросовестные люди были и среди почётных консулов. Что касается англичан и других наций, то и у них с этим делом было не так уж мало проблем.
Взору всякого постороннего человека, знакомившегося с жизнью консулов в качестве туриста, обычно представляется экзотическая и умилительная картинка, приводящая наблюдателя в полный восторг. Так случилось и с Крестовским. Русское консульство в Нагасаки расположено над районом Омуру застроенном европейскими негоциантами в колониальном стиле со своеобразной примесью «японщины», сообщает В. В. Крестовский. Чтобы попасть в консульство, нужно было подняться с набережной по дорожке вверх, миновать католическую миссию, свернуть вправо мимо старых тенистых деревьев и живых изгородей и выйти к одноэтажному деревянному домику на каменном фундаменте с русским государственным гербом при входе.
«Домик построен в русском вкусе, с резными из дерева (впрорезь) полотенцами, петушками и коньками на гребне крыши и над фронтоном сквозного крыльца, через площадку которого вы проходите прямо в сад консульства, — пишет Всеволод Владимирович. — При офисе… маленький дворик, и тут на высоких бамбуковых шестах качаются три презабавные макаки, одна из которых преуморительно отдаёт честь входящим, прикладывая руку к виску и громко щёлкая языком». Жилая часть дома украшена застеклённой верандой, из которой открывается прекрасный вид на залив, усыпанный судами, на набережную и противоположный берег.
Сад при консульстве, окружённый каменной стеной, был тоже своего рода шедевром. Великолепные кусты больших белых роз вместе с вызревающими померанцами и миканами проникали своими ветвями в окна консульства. Латании и саговые пальмы, лавр и слива, многообразие хвойников, азалий и магнолий, гигантских камелий, криптомерии, а также клёнов и камфорных пород деревьев поражали своей роскошью, удивительными запахами и прохладой.
Одним словом, нашему воображению представляется совершенно идиллическая картина. Казалось, консульство было именно тем местом, где любой человек,
Консул В. Я. Костылёв принял адмирала Лисовского и сопровождавших его лиц с удивительным радушием и гостеприимством. Он суетился и угощал дорогих гостей папиросами, сигарами и прохладительными напитками и не уставал повторять, как ему было приятно, прожив много лет на чужбине, увидеть вдруг «свежего человека с родины».
— Да разве здесь так плохо? — удивились гости. — Глядите, какая прелесть!
— А бог с ней, с этой прелестью! Неплохо здесь — что Бога гневить, но… всё тянет туда… Тоска берёт порой… Вот что!
Костылёв был истинно русским человеком, который не мог долго находиться вдали от родины. Томление!
Члены экспедиции в августе-сентябре 1880 года при посещении японского порта Нагасаки были приятно удивлены неожиданной встречей с другими своими земляками. Во время прогулки с Костылёвым по набережной канала они неожиданно услышали до боли знакомые звуки «Камаринского». Когда подошли поближе к источнику звуков, то прочитали вывеску, исполненную аршинными буквами: «Санкт-Петербургский трактир». Большие широкие окна трактира были настежь открыты, и изнутри неслись мощные звуки не то органчика, не то шарманки. За столами расселось около двух десятков матросов, несколько человек, обнявшись друг с другом, как кавалер с дамой, с серьёзными выражениями на лицах топтались посредине комнаты, изображая нечто вроде вальса. Девчонка лет двенадцати крутила ручку шарманки, поставленной на почётное место возле буфета.
«…Не успели мы остановиться на минутку, — пишет В. В. Крестовский, — чтобы взглянуть на эту оригинальную сцену, как из раскрытых дверей выскочили нам навстречу хозяин этого заведения со своею супругой и несколько чумазых ребятишек, уцепившихся за её юбку. Хозяин словно каким-то собачьим нюхом почуял в нас русских и потому сразу на русском языке любезно приветствовал с благополучным прибытием». По акценту сразу было понятно «семитическое происхождение сего джентльмена», продолжает Крестовский. С первых же слов он заверил гостей, что он «з Россия, з Одесту».
— Но какими же судьбами попали вы в Нагасаки?
— Так уж мине Бог дал… Штоби быть приятным русшким матросам, — был ответ.
В предместье города Иносу, известном всем японцам под названием «Русская деревня», был расположен русский госпиталь. В. В. Крестовский вместе с судовым доктором В. С. Кудриным решили навестить его. Они вышли к пристани, кликнули ожидавшего своей очереди фуне(лодочника) и произнесли магическое слово «Иноса».
— Иноса? Харасё! — засмеялся японец и повёз русских к госпиталю, который временно возглавлял судовой врач с военно-морского судна «Африка» А. В. Куршаков. Госпиталь для матросов также находился в полгоры на участке японца по имени Сига, арендованном русским правительством также под шлюпочный ангар и мастерские. Госпиталь располагался в нескольких японских домиках, в нём лежали матросы и младшие офицеры с русских кораблей, пострадавшие от шторма или в результате несчастных случаев.
При осмотре участка экскурсанты увидели, что на крыше одного домика рядом, на свежем воздухе, проветривался гражданский мундир с шитьём и лампасами. «Должно быть, это мундир Александра Алексеевича Сиги, православного японца, работавшего когда-то секретарём японского посольства в Петербурге», — догадался Кудрин. К сожалению, хозяина не оказалось дома, и русские оставили ему свои визитные карточки.
В Иносе, по соседству с японским и голландским, было расположено и русское кладбище, в котором Крестовский насчитал около шестидесяти могил. Благодаря постоянному уходу за могилами со стороны японцев кладбище выглядело чисто и пристойно.