Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке
Шрифт:
Обомлевший Чиркин пытался отговорить шефа от такого опрометчивого шага: сначала следовало бы навести о поющих соседях справки, чтобы не попасть в какое-нибудь ложное положение. Но барон утверждал, что его английский опыт подсказывает, что всё будет «ол-райт». С запиской был послан слуга, и он скоро вернулся с ответом, в котором певица приглашала генконсула на чашку чая. Гейкинг пришёл в неописуемый восторг, и уже через четверть часа Чиркин услышал из соседнего дома его голос, распевавший романс «Because». У певцов начался бурный период общения, англичанин, средней руки клерк в администрации английского губернатора, и его жена были в восторге от русского дипломата и каждый день забрасывали его приглашениями.
Всё кончилось, когда англичане осмелились пригласить барона на обед. Это ему страшно не понравилось, он отказался от обеда и стал манкировать спевки. А потом, под видом
После А. А. Гейкинга в Калькутте появился Б. К. Арсеньев [111] , исполнявший некоторое время в Пекине обязанности временного поверенного в делах. По прибытии в Пекин посланника Коростовца у Арсеньева начались проблемы: он никак не мог ужиться с новым посланником и был вынужден просить перевести его в любую другую страну. Сын известного академика К. К. Арсеньева и брат любимого царём флигель-адъютанта Е. К Арсеньева, генконсул Арсеньев быстро разочаровался и в «прелестях» Индии, и у него, как пишет Л. X. Ревелиотти, началось «томление», то есть тоска по родине. (Чем может кончиться подобное «томление», мы увидели на примере Богданова, покончившего с собой в США.) Теперь Арсеньев всеми фибрами своей души стремился вырваться из Индии и в большой спешке удалился пока в отпуск [112] , переложив все свои обязанности на только что прибывшего из Египта вице-консула Леонида X. Ревелиотти.
111
С. В. Чиркин называет его В. К. Арсеньевым.
112
Не путать с Арсеньевым-вторым, сотрудником императорской миссии в Бухаресте, действительным статским советником и 1-м секретарём миссии в 1915 году.
— Мы обречены здесь на почтительное созерцание и редкие встречи с напыщенным англичанином, именующимся вице-королём и мнящим себя полубожеством, — заявил он Ревелиотти при первой же встрече.
С вице-королём Индии лордом Хардингом Ревелиотти удалось установить нормальные рабочие отношения. Правда, это было уже время, когда напряжённость в отношениях между обеими странами после заключения Россией известного соглашения с Англией по разграничению сфер влияния в Персии в значительной мере спала. К тому же супруга вице-консула Ильда Ливиевна привезла леди Хардинг письмо от её сестры, так что Ревелиотти сразу стали у Хардингов «персона грата».
Существует правило всех времён и социальных пертурбаций: обстановка в загранпредставительстве, как правило, становится тем «экзотичней», чем дальше оно располагается от своей столицы. Это правило можно было применить и по отношению к генеральному консульству в Индии. Его «достопримечательностью» являлось то, что драгоман Н. 3. Бравин имел конгай —то есть сожительницу из числа местных гражданок. Посреди генконсульского двора бил фонтан, в котором конгай Бравина вместе с индийскими слугами осуществляла свои омовения. Арсеньев, перепоручивший почти всю канцелярию Бравину, зависел от него, а потому разрешил конгай официально поселиться на территории генконсульства. Чисто консульскими делами занимался почётный вице-консул В. Г. Алигенов, «весьма спортивный бурят и милейший человек», представитель московской чайной фирмы «Губкин и Кузнецов». Пока генконсул сибаритствовал и «почтительно созерцал» вице-короля Индии, драгоман исправно писал на него в Центр доносы.
От «томления духа» генконсул Арсеньев перед своим отъездом попал в неприятную историю. Германский генконсул Генрих XXI фон Рейс на холостяцком обеде (все консульские работники в Калькутте были холостяками, так что единственным женатым человеком оказался только вице-консул Ревелиотти) произнёс такую фразу по-английски: «Я единственный приличный генеральный консул, у которого есть дом».Наш генконсул придрался к слову «приличный» (по-английски decent),придав ему смысл, заключавшийся во французском эквиваленте decent [113] , и вызвал немца на дуэль.
113
Проверка по французскому словарю выявила полную смысловую идентичность французского варианта decent с английским decent, так что возмущение Арсеньева было лишено всякого смысла.
В индийской таможне у жены Ревелиотти украли котиковую шубу. Когда вице-консул обратился туда с этим делом, ему заявили, что ничего о шубе не знают. Тогда дипломат пошёл к директору таможни (естественно, англичанину) и заявил, что он является членом английской масонской ложи. Шуба тут же нашлась.
Кстати, о членстве русского дипломата в английской масонской ложе. Ревелиотти рассказывает, что вступить в ложу его побудил консул в Каире А. Н. Абаза, владевший восемью иностранными языками и считавшийся одним из выдающихся царских консулов того времени. По его мнению, основные принципы английских масонов — безусловная вера в существование Творца, запрет извлекать из своего членства политическую и иную выгоду, самосовершенствование и активная помощь ближнему — никоим образом не вступали в противоречие с принадлежностью к царской дипломатической службе. Секретность масонской организации касалась якобы лишь ритуальной и церемониальной части её деятельности, а также членства того или иного лица в ложе. Масонство в России было запрещено Николаем I, но английское масонство тайной организацией якобы не считалось. Членами масонских лож были король Эдуард VIII, вице-король Индии, лорд Китченер и многие другие.
Поэтому Ревелиотти со спокойной совестью вступил в Каире в ложу Английской конституции «Грешиа», прошёл три ступени, а в Индии вступил в калькуттскую ложу «Кокордия» и ложу «Китченер» в Симле. Позже он был посвящен в высшую степень Royal Arch,а потом — в рыцари Мальтийского ордена Святого Иоанна Иерусалимского [114] . В соборе в Симле ежегодно совершалась торжественная служба, на которой при всех своих регалиях присутствовали местные масоны. Летом в городской ратуше устраивался масонский бал.
114
Надо полагать, что это случилось уже после того, как Ревелиотти перестал служить в Министерстве иностранных дел.
…По прибытии к месту службы Ревелиотти, как истинный дипломат, расписался в книге у вице-короля, у главнокомандующего индийской армией генерала О'Мур-Кроя и у губернатора Бенгалии лорда Карлмай-кла, а потом решил нанести визиты вежливости своим иностранным коллегам. Первый визит он сделал бразильскому генконсулу. В передней бразильского генконсульства на Ревелиотти напал бойцовый петух и чуть не выклевал ему глаза. С визитами вежливости пришлось покончить.
Колониальные власти жили и работали в Калькутте всего три месяца, а на остальное время года они переселялись в более прохладное место к подножию Гималаев — в Симлу. Вместе с местной администрацией в Симлу переезжал и весь консульский корпус (дипломатический корпус в Индии отсутствовал). Бюрократический колониальный режим в Индии разрешал иностранным консулам жить и работать только в портовых городах. Когда столицу Индии в 1911 году перевели из Калькутты в Дели, сложилась странная ситуация: власти удалились от дипломатов на весь год, и консулы фактически бездействовали, не получая никакой информации о стране. Англичанам явно не хотелось, чтобы иностранные дипломаты воочию увидели, как они обходятся с «жемчужиной в короне английского короля». Правда, консулам в жаркий период разрешали переселяться в Симлу, но запрет на жительство в Дели по-прежнему существовал.
Генконсулу В. К. Набокову, благодаря хорошим отношениям с вице-королём лордом Хардингом, работавшим английским послом в Петербурге, удалось решить эту проблему остроумным способом (к этому времени уже шла Первая мировая война, и русские были союзниками англичан). Чтобы другие иностранные консулы не восприняли исключение, сделанное для русского, как прецедент, Набокова поселили на весь год в квартиру офицерского собрания уланского полка. Это был обычный барак, но зато в самом Дели. И когда коллеги Константина Дмитриевича по консульскому корпусу спрашивали статс-секретаря (то есть министра иностранных дел), почему русский генконсул живёт в Дели, а им это не дозволяется, англичанин, не моргнув глазом, отвечал: