Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры
Шрифт:
В Мемфисе антафиасты по такому же принципу разделяли кварталы городов и деревни. Доказательством служат папирусы, написанные на демотическом языке, представляющие собой длинные списки заранее распределенных будущих покойников, в случае передачи имущества энтафиастом своим наследникам. Девушки, в отличие от своих соратниц из Фив, не могли сами заниматься этой профессией, но они имели право получать доход. В 75 году Таинхис, наследница одной из известных фамилий мемфисских бальзамировщиков, оставила своей дочери Сенамунис права, касающиеся погребальных служб одной трети деревни, названной «Хвост Крокодила», из округа Унхемсо всеми жителями, треть из двух деревень «Новых Земель Пта» со всеми жителями, треть «Греческого квартала» Мемфиса; […] треть пастофоров (низших жрецов), служащих Осирису-Апису и Осирису-Мневису; треть виноградарей (из нома Мемфиса), к которым добавились доходы с трех заупокойных часовен в некрополе. {193} Мы можем предположить, что Сенамунис, как и ее мать Таинхис, должна была предоставить желанную прибыль другим энтафиастам. Такая передача имущества способствовала эндогамии в очень закрытом сообществе. Мы не знаем, как был организован процесс разделения сфер влияния на деревни и на социо-профессиональные группы с держателями прав на две другие трети. Мы можем только надеяться, что подобный образ жизни позволял избегать спорных вопросов в возможных притязаниях, как это произошло в случае с тарихевтами из Фив.
Архивы хоахитов открывают нам множество интересных документов, например, два приказа
Именно в этот момент появляется Гермий, сын Птолемайоса, старый владелец разрушенного жилища. Тогда в возрасте шестидесяти или семидесяти лет Гермий обосновался в Омбосе, важном военном центре, расположенном в 175 километрах южнее Фив, являясь офицером пехоты. Его возраст и положение, без сомнения, позволяли Гермию выйти на законную пенсию. Свободное время он посвятил возвращению имущества, когда-то оставленного его семьей в Фивах. Он сумел легко вернуть себе 20 арур (5,5 гектара) земли под пшеницу, которую жрец бога Амона, некий Хармаис, купил у гражданина по имени Аполлоний, присвоившего себе этот участник земли еще во времена Хоргонафора. Гермию это удалось, так как он смог доказать, что земля записана на имя деда его матери. По такому же принципу он убедился, что дом хоахитов построен на месте его собственного родового имения. Однако бывший офицер не располагал никакими документами в подтверждение своих прав. В течение последующих восьми лет он будет пытаться всеми возможными легальными способами вернуть себе то, что, по его мнению, принадлежало роду Гермия. Так как хоахиты обладали всеми документами по продаже, подтверждавшими законность приобретения спорной земли, Гермий выдвинул обвинение против одного из продавцов, а именно, женщины по имени Лобаис. Она не могла доказать свое законное право на обладание той частью земли, которую продала хоахитам. Лобаис признала это в акте отречения, подписанного перед греческим судом хрематистов, куда, собственно, Гермий и подавал жалобу. Опираясь на этот документ, почтенный грек попытался добиться явки в суд хоахитов, но те удалились к себе на левый берег. Между 125 и 117 годами Гермий шесть раз обращался к различным высокопоставленным чиновникам, чтобы добиться изгнания хоахитов из своего дома. К 118 году те избрали тактику игнорирования всех предупреждений, но начиная с 119 года давление, оказываемое Гермием, становилось все сильнее, так как он окончательно покинул Омбос, выйдя в отставку. Тогда хоахиты явились в суд эпистата нома предместья Фив в сопровождении талантливого адвоката, владеющего всеми необходимыми документами. Гермию, который даже не воспользовался помощью адвоката, было отказано в просьбе. Он не отчаялся и сразу написал высокопоставленному лицу, эпистратегу Фиваиды, но видимого результата не последовало. Наконец в 117 году он обратился с последней петицией к стратегу, который передал дело во второй раз в суд эпистата в предместьях Фив. Результат остался тем же, хотя на этот раз Гермий был в сопровождении адвоката, приготовившего обвинительную речь против хоахитов.
Среди аргументов, приводимых адвокатом Гермия перед судом эпистата, самый интересный касался предназначения построенного хоахитами дома. Это здание служило, на самом деле, для хранения еще не замумифицированных покойников, ожидавших переправки на левый берег Нила. Дом хоахитов находился поблизости от дромосов, то есть дорог, предназначенных для религиозных процессий, которые вели от Нила к священному храму Геры (греческое преобразование имени богини Мут) и к недавно отстроенному святилищу Деметры, которое соответствовало имени богини-гиппопотама Опет, означающему плодородие. Для таких божеств и их жрецов соседство «с покойниками и с теми, кто ими занимается, было отвратительно». Уже после речи адвоката Гермия царский врач Татас передал местному стратегу указ царя, касающийся любых действий, связанных с похоронами. Позднее преемник этого стратега, приняв во внимание жалобу жрецов Амона, ссылающихся на заявление топограммата (секретаря района), написал эпистату письмо с целью осуществить наконец эту передачу. Такое решение могло позволить Гермию завладеть домом, но хоахиты не переехали. Главной причиной в оправдание последних было то, что множество распоряжений касалось только таришотов, а не хоахитов, чье присутствие на правом берегу было оправдано их участием в великих праздничных процессиях. Такое объяснение, принятое без дальнейших комментариев со стороны суда, было откровенно несправедливым: неважно, занимаются ли хоахиты мумифицированием или нет, проблема состояла в том, что они держат покойников в доме. Такая «мерзость» была неизбежна, так как невозможно было без ограничения перевозить всех умерших на другой берег, необходимо было их где-то хранить. Основа аргументации оставляет в недоумении и можно подивиться единодушию взглядов между греческими чиновниками и египетскими жрецами на предмет переселения людей, занимающихся профессией, связанной с покойниками, на территорию храма. Умерший, как нечто позорное и грязное, является понятием эллинистической культуры. В Египте священные места и некрополи часто соседствовали друг с другом без каких-либо помех. Соответственно, мотивы жрецов бога Амона были иными, нежели те, которыми руководствовался греческий врач. Будучи далекими от забот о собственной гигиене или вопросов религиозных табу, они желали только во что бы то ни стало свести счеты с конкурирующей корпорацией, пуская в ход любые средства.
Так, судебное разбирательство, о котором мы смогли узнать все до мельчайших подробностей, оказывается не таким уж и безобидным, как можно было бы подумать после беглого просмотра. Помимо чисто юридических аспектов, которые удивляют нас своей современностью как по форме, так и по содержанию, это дело освещает многие характерные культурные и социальные факты. Речь идет о процессе, который начал грекпротив египтян, подчеркивая презренность их профессии с точки зрения правящей нации. Различные процессуальные действия записывались на греческом языке перед судом, состоящим исключительно из греков (хрематисты, суд эпистата), который, тем не менее, принимал во внимание аргументы и интересы представителей чуждой для них культуры. Мотивации главного противника кажутся очевидными: Гермий имел явное намерение поселиться в Фивах. Этот город, несмотря на некоторый упадок в ту эпоху, имел для греческого военного офицера, сделавшего свою карьеру в провинциальном гарнизонном центре, таком, как Омбос, определенную притягательность. Для того чтобы достойно провести в Фивах остаток дней, он попытался вернуть имущество, которое осталось от его предков. Скорее всего, Гермий рассчитывал, что его
Внимание, которое греческие власти уделяли выдающимся представителям египетской нации, еще больше прослеживается на другом примере, местом действия которого является мемфисский некрополь. Пятнадцатого октября 99 года царь Птолемей X и его супруга-племянница царица Клеопатра-Береника III посетили Серапеум в Мемфисе. Бальзамировщик по имени Петисий передал им петицию на греческом языке, в которой описывал, как подвергался агрессии со стороны некоторых служащих некрополя. Он просил у правителя защиты, а именно написанный на деревянной табличке царский указ, запрещающий кому бы то ни было совершать насильственные действия по отношению к нему и к его имуществу. Менее чем через неделю копия петиции с царской печатью была передана стратегу мемфисского нома Аполодору. Его подчиненный по имени Тимоникос передал указ эпистату Анубеума (местечко вокруг храма Анубиса, где работали бальзамировщики мемфисского некрополя); в письме значилось — «исполнить немедленно». Табличка с царским постановлением, написанным на греческом и демотическом языках, которую просил Петисий, была вывешена в предназначенном для этого месте.
Такая любезность со стороны властей удивительна! Разгадка такого внимания кроется в том, что Петисий не был простым бальзамировщиком. Он исполнял функции «архентафиаста богов Аписа и Мневиса», иными словами, он имел честь бальзамировать двух священных быков Мемфиса и Гелиополя, двух живых наиболее почитаемых в Египте богов, и он не упустил случая отметить значимость своей должности в поданной петиции. Правители Лагиды не могли проигнорировать прошение персонажа, который играл ключевую роль в самые ответственные моменты религиозной жизни всей страны, как, например, в похоронах Аписа. Однако пикантная подробность состоит в том, что царская защита очень скоро была нарушена самими же греческими официальными представителями власти, которые теоретически должны были уважать царский указ. Несколько месяцев спустя, летом 98 года другой подчиненный стратега по имени Нумений с силой ворвался в дом Петисия, чтобы завладеть его имуществом. Петисий вынужден был написать вторую петицию царю с просьбой, чтобы новый стратег по имени Аристон уважил ранее принятое постановление. В конце концов, фрагменты письма говорят о том, что Петисий пытался привлечь внимание двора, посылая петиции через посредника — продавца египетского льна, путешествовавшего по делам между Мемфисом и Александрией, — чтобы вызвать еще одно прямое вмешательство сильных мира сего в решение своих личных проблем. К сожалению, мы не знаем исхода этого дела. Но можно предположить, что амбиции и высокомерие бальзамировщика, с одной стороны, а также зависть и неприязнь греческой бюрократии — с другой, должны были стать впоследствии рычагом для этой жалкой драмы.
Богатая документация о хоахитах из Фив и об энтафиастах из Мемфиса дает нам представление только об их профессиональных и наследственных заботах. Хотя их внутренний мир остается для нас недосягаемым как с точки зрения культуры, так и с психологической точки зрения, можно все же предположить, что уровень их образования был достаточно высоким. Они умели писать и читать на демотическом, а также очень возможно, что и на древнем священном языке в двух его формах: иератической и иероглифической. Без сомнения, менее ученые, нежели жрецы в больших храмах, они были более открыты для внешних воздействий. Частный интерес и коммерческая деятельность подталкивали их к адаптации в новых условиях жизни. Хоахиты сумели, таким образом, использовать для собственного блага ресурсы птолемеевской администрации и права правящей нации для сопротивления давлению последних, которые видели в них поначалу легких жертв. Пользуясь греческим языком, они обращались к высокопоставленным лицам в тех случаях, когда понимали, что их фундаментальным интересам угрожает опасность. Будучи довольно богатыми подданными Птолемеев, они могли спокойно игнорировать брезгливость, которую их профессия должна была вызывать у носителей эллинистической культуры, и видеть в своих противниках только будущих клиентов.
СОЛДАТЫ И КРЕСТЬЯНЕ
«Страна, завоеванная острием копья» {195} — Египет эпохи Птолемеев — должна была охраняться большой и преданной армией. В стране существовала своя древняя военная традиция, восходившая еще к Новому царству, в основе которой лежало обращение к помощи иностранных наемников. Последние иногда становились даже хозяевами страны, например, во время так называемых «ливийских династий» (между 950–750 годами). В саисскую эпоху (664–525 годы) египетские фараоны добровольно призвали греческих и карийских гоплитов (тяжеловооруженных воинов). Наконец, персы обосновали в Элефантине сирийские и еврейские военные колонии, чтобы наблюдать за южной границей Египта. Именно здесь было найдено большое количество папирусов на арамейском языке, которые раскрывают нам историю этого иностранного сообщества на египетской земле. {196} Параллельно местная военная каста, всегда существовавшая в Египте, формировалась, главным образом, из потомков древних ливийских наемников, которые вскоре культурно и социально слились с местным населением. Однако эта каста казалась ненадежной саисским фараонам, видевшим в ней возможных сторонников своих будущих противников. Ей не доверяли и персидские сатрапы, считавшие, что военные могут стать привилегированной школой для формирования лиц, вызывающих национальные возмущения. Геродот оставил нам краткое описание этой замкнутой военной касты, разделив ее на две группы — каласириеви гермотибиев, которые занимали разные регионы страны. {197}
Приход Александра не решил существовавшую проблему. Покинув долину Нила для окончательного завоевания персидской империи, он оставил в Египте армию из двадцати тысяч человек под командованием своих офицеров Балакра и Певсесты. {198} Скорее всего, только малая часть из этой армии набиралась из греческих деревень, главным же образом солдат вербовали прямо на месте. Можно только удивляться, как мог Александр оставить Египет на войско, составленное по большей части из египтян! Возможно, что большинство этих солдат были набраны из греческих и карийских общин, давно обосновавшихся в стране, которые, быстро адаптировавшись к условиям жизни в македонской армии, только выиграли от установления новой власти. Среди них можно отыскать и старых наемников, сражавшихся против персов на службе у последних местных царей и не успевших еще вернуться на родину. Одному такому греко-египтянину, Клеомену из Навкратиса, Александр доверил финансовое управление Египтом. {199} Может быть, некоторое число арамейских и еврейских наемников перешло из персидских войск в македонскую армию. Из этих кадров и должно было формироваться будущее ядро армии Лагидов.