Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте
Шрифт:
Тем не менее юридически и фактически требовалось, чтобы браки заключались с соблюдением освященных обычаем правил. Самым поразительным и шокирующим является юный возраст невесты. «В брак вступают в колыбели», — сокрушался Франко Саккетти, что, к счастью, было лишь изящным преувеличением. Но можно было встретить невест восьми, а женихов двенадцати лет. Именно в этом возрасте был Данте Алигьери, когда семьи договорились о его женитьбе на Джемме Донати. Стоит ли удивляться, что наш поэт никак не проявил своей любви к жене — ни разу не упомянул ее в произведениях, где говорил о возлюбленных. В конце концов был установлен законный возраст для вступления женщин в брак — двенадцать лет. В данном случае речь идет о фактическом браке, о его, как говорили, «плотском совершении», а не просто о помолвке, которая нередко устраивалась семьями сразу после рождения детей. Идеальный возраст для новобрачной — четырнадцать лет. Девушка, которая к этому времени не выходила замуж, считалась старой девой. Для мужчин нижний предел брачного возраста установлен в восемнадцать лет, верхней границы не существует, так что можно было увидеть «старикашек»,
Другое общепринятое правило — использование услуг профессиональных сватов и свах. Посредники были двух видов. Одни, sensale(заметим попутно, что это слово в наши дни употребляется в значении «маклер»), брали на себя труд по установлению контактов между семьями, не вмешиваясь в дальнейший ход переговоров. Эстафету подхватывал другой посредник, mezzano(в наши дни это слово приобрело уничижительное, вульгарное значение — «сводня»), который организовывал переговоры двух семей. Эти переговоры затягивались подчас надолго: на кону стояли важные интересы. Например, совершению в 1312 году помолвки юного Адимари с юной Перуцци предшествовали шесть лет трудных согласований, так что пришлось вмешаться самому епископу Фьезольскому. Разумеется, здесь мы имеем дело с исключительным случаем, основанном на финансовых соображениях договаривающихся сторон. Но даже в самых простых ситуациях споры затягиваются, когда доходят до сути проблемы — приданого, без которого не может состояться брак ни в среде аристократии, ни в среде пополанства, крупного, среднего или мелкого. Достигнутое соглашение сразу же официально фиксируют в брачном договоре, который нотариально удостоверяется в присутствии многочисленных свидетелей, зачастую публично, на паперти церкви или на площади перед дворцом одного из двух семейств (как правило, жениха), а иногда и перед Дворцом приоров. Именно в ходе этой церемонии, sposalizio(позднее это слово приобрело значение «брачная церемония») или mogliazzo(слово вышло из употребления), жених и невеста торжественно обмениваются кольцами; до этого момента они почти не знали друг друга, а подчас никогда не встречались (правда, такое случалось редко и быстро вышло из обычая). В богатых семьях жених дает два кольца — одно золотое, другое серебряное. Отцы двух семейств скрепляют торжественный договор рукопожатием ( impalmare, поэтому выражение impalmare una figliaили una donnaозначает «выдать замуж»). Считается, что после этой церемонии жених и невеста ( sposi, слово позднее приобрело значение «супруги», но первоначально применялось к обручившимся) окончательно связаны друг с другом брачными узами. Горе тому, кто захотел бы расторгнуть обручение. Печальный опыт был у юного Буондельмонте. Он обещал жениться на одной из дочерей Амидеи, но потом обручился с девушкой из семейства Донати. Амидеи решили кровью смыть нанесенное им оскорбление. Они отомстили жестоко. В день свадьбы с юной Донати на Буондельмонте напали у входа на Старый мост, он был убит у ног статуи древнего бога Марса. Именно это печальное происшествие, случившееся на Пасху 1215 года, флорентийские хронисты считают началом гражданской войны, терзавшей Флоренцию на протяжении нескольких поколений. [33] Данте, спустя столетие вспоминая об этом происшествии, без обиняков скажет, что ради спокойствия Флоренции было бы лучше, если бы юный Буондельмонте утонул в Эме в тот самый день, когда он впервые ехал во Флоренцию из своего замка (Рай, XVI, 140–147).
33
Antonetti P. L'Histoire de Florence. P. 18–21.
Собственно брачная церемония ( sposalizio), как правило, происходила вскоре после обручения, в среднем от двух до двенадцати дней. Однако этот интервал мог растягиваться на годы, если жених и невеста были слишком молоды. В этот период жениху разрешались деликатные ухаживания за невестой в ее доме под неусыпным присмотром женщин из семьи его будущих родственников. Тем временем улаживались все формальности. Официально, в нотариальном порядке фиксировался размер приданого, которое, хотя и было ограничено законом, могло достигать целого состояния. Данте возмущался этой практикой, вспоминая о добрых старых временах своего прапрадеда Каччагвиды, когда во Флоренции:
Отцов, рождаясь, не страшили дочки, Затем что и приданое и срок Не расходились дальше должной точки.(Рай, XV, 103–105)
Как бы то ни было, забота о приданом важна для любой семьи. Нет приданого, нет и свадьбы. Выдать замуж несколько дочерей (случай вполне типичный) — какое финансовое кровопускание! Вот почему правители — их мудрость является не чем иным, как выражением их интересов, — пытаются обуздать это сумасшествие, происходящее вокруг приданого. Но тщетно — слишком сильно страстное желание блеснуть перед другими. Жених, со своей стороны, следуя старинному германскому обычаю, наутро после первой брачной ночи подносит супруге «утренний дар» ( Morgengabe), соответствующий размеру ее приданого и в каком-то смысле уравновешивающий его.
Отметим несколько особенностей заключения брака.
В церкви не происходит ничего необычного по сравнению с нашими временами. За ее пределами —
Стоит особо рассказать о двух милых обычаях. Согласно первому из них новобрачная, можно сказать, не прикасается к еде, а в конце пира, когда пальцы ополаскивали в воде, она, дабы на загрязнить эту воду, тщательно вытирает руки салфеткой. Должен ли был этот обычай символизировать собой волнение, обычно охватывавшее юную девушку из хорошей семьи накануне перехода ее в новое качество — замужней женщины? Второй, еще более забавный обычай — это своего рода комедия, которую должна была разыграть новобрачная после свадебного пира, притворно изображая, что она боится своего супруга, о прибытии которого возвещают, перед тем как удалиться, ее родители.
Лишь после этого спектакля, смысл которого вполне очевиден, молодая вступает в брачные покои. Существовал ли во Флоренции обычай, древнеримский по своему происхождению, выставлять напоказ простыню с кровавым пятном, наглядное свидетельство девственности новобрачной? Трудно сказать, но я готов держать пари, что флорентийцы были слишком большими скептиками, чтобы подвергать себя подобному риску…
Смерть
Целый ряд новейших исследований [34] показал, что средневекового человека неотступно преследовала своего рода навязчивая мысль о смерти, ибо ее повседневное присутствие ощущали на себе и стар и млад.
34
В частности, см.: Aries Ph. Les Hommes devant la mort. Paris, 1977.
Высока смертность младенцев, пришедших в мир, где им суждено прожить несколько дней: поэтому их стараются окрестить прямо в день рождения, дабы невинные души не умножали несметное число тех, кто не мог найти покоя в лимбе — преддверии рая. Незабываемый поэтический образ оставил нам Данте:
Там я, — среди младенцев, уязвленных Зубами смерти в свете их зари, Но от людской вины не отрешенных…(Чистилище, VII, 31–34)
Сквозь тьму не плач до слуха доносился, А только вздох взлетал со всех сторон И в вековечном воздухе струился. Он был безбольной скорбью порожден, Которою казалися объяты Толпы младенцев, и мужей, и жен.(Ад, IV, 25–30)
Смерть часто посещает рожениц, изнуренных повторявшимися одна за другой беременностями. Бесчисленные кончины приносят с собой голодные годы, случающиеся с угрожающей регулярностью. Сеют смерть непрерывные войны, гражданские и межгосударственные. Без счета косят людей эпидемии, систематически опустошающие Европу и являющиеся проповедникам в образах всадников из Апокалипсиса Иоанна Богослова. Многочисленны жертвы жестокого правосудия, пускающего в ход костры, виселицы и топоры палачей. Постоянным контрапунктом звучат проповеди церковников, неустанно напоминающих об ужасных мучениях в загробном мире, которые находят материальное воплощение на фресках церквей и кладбищенских часовен: пляски Смерти обретут навязчивую силу после страшной эпидемии чумы 1348 года. Наконец, как можно было избавиться от мысли о смерти в обществе, где средняя продолжительность жизни столь коротка — тридцать лет! Как не думать беспрестанно о «старухе с косой»: столетием позднее великий мистик Гуго увидит ее в самый разгар страшной «жатвы». И как не готовиться заранее к ее приходу?
Готовиться к смерти — и как можно лучше — заставляет вера в загробную жизнь с ее неизбежными карами и невыразимыми воздаяниями и осознание собственных грехов: роскоши, зависти, алчности, ростовщичества, гневливости, лжи — повседневных в обществе, жестоком к слабым и побежденным.
Из этого букета грехов выберем один, весьма распространенный во Флоренции, — ростовщичество. Ростовщиков (их во Флоренции множество), сколь бы суровому осуждению они ни подвергались со стороны Церкви (Ж. Ле Гофф отмечал, что теологи считали оскорблением для Бога их деятельность, заключавшуюся в «торговле временем», принадлежащем только Ему одному [35] ), все же принимают в ее лоно: они признаются в грехе на исповеди, составляют завещание, обязывая наследников раздать часть неправедно нажитого добра жертвам. Но страсть к деньгам столь неодолима, что зачастую, как только минет угроза, умирающий тут же аннулировал собственное великодушное распоряжение, откладывая на потом урегулирование своих отношений с Небесами и нашей святой матерью Церковью.
35
Le Goff J. Op. cit. P. 46 sq.