Повседневная жизнь французов во времена религиозных войн
Шрифт:
Большая часть дворян считала сложившееся положение несправедливым, и чувствовала себя обиженнной. Гизов обвиняли в незаконном захвате власти, в том, что, воспользовавшись юным возрастом короля и его неопытностью, они обманом заставили его принять решение в их пользу. Поползли слухи о готовящемся государственном перевороте, многие говорили о необходимости избавить монарха от пагубного влияния Низов. Дворяне-протестанты, давно готовые поднять мятеж, все больше надежд возлагали на принцев крови, и прежде всего на Конде, казавшегося всем естественным главой оппозиции. Сам Конде собирал свидетельства о бесчинствах Низов, и говорил, что Генеральные штаты должны привлечь узурпаторов к суду.
Принц Конде вполне мог поплатиться жизнью за свои угрозы: Гизы усмотрели в них объявление
Свидететельства вождей протестантов не позволяют дать однозначный ответ. Естественно, они не поддерживали Конде, потому что он был младшим сыном, а оказывали предпочтение Антуану де Бурбону, королю Наваррскому, ибо тот, будучи старшим, являлся воплощением легитимности. В своем «Наставлении в христианской вере» Кальвин написал, что Генеральные штаты могли бы сыграть роль «опекунов» свободы народов. В октябре 1559 года в одной из бесед с пастором Шандье Кальвин пошел еще дальше, заявив, что король Наварры мог на законных основаниях, как первый принц крови, созвать Генеральные штаты. Однако Антуан этого не сделал. Боялся, что его обвинят в узурпации власти короля? Разумеется, он понимал, какую опасность может представлять его персона непосредственно для Низов. Когда он отправил своих эмиссаров за помощью в Германию, Гизы приказали арестовать их, и один из посланцев, Гаспар дю Э, был казнен.
Был ли Конде настроен столь же нерешительно, как и его старший брат? Или, напротив, он перешел Рубикон, поддерживая в тайне восстание дворянства? Ни одного заслуживающего доверия источника, способного дать ответ на этот вопрос, до сих пор не обнаружено. Заговор в Амубазе по-прежнему считается делом рук мелкого и среднего дворянства.
Заговор в Амбуазе: мятеж провинциального дворянства
У истоков движения стоит перигорский дворянин Ла Реноди, имевший в прошлом большие проблемы с правосудием и обиженный на Гизов. Встретившись в Женеве с французскими беженцами-протестантами, нашел у них горячую поддержку своему плану. Около семидесяти дворян отбыли вместе с ним во Францию. Везде — в Лионе, Перигоре, Бретани, Провансе, Лангедоке, Гйени и Пуату — к ним присоединялись многочисленные сторонники. Дворяне, поддержавшие планы Ла Реноди, переодевались торговцами и отправлялись в Нант, где 1 февраля 1560 года должно было состояться собрание дворянства. Следует отметить, что провинции, откуда были родом присоединившиеся к заговорщикам дворяне, находились на периферии королевства.
Дворяне, прибывшие в Нант, считали, что их собрание могло взять на себя функции Генеральных штатов, а потому было вполне легитимным. Они полагали, что дворянское сословие в лице своих самых отважных представителей, поднявшихся против тирании, обладало неотъемлемым правом протеста против несправедливости и обязано было приложить все усилия для восстановления согласия, поколебленного узурпаторами, каковыми они считали Гизов. Для начала заговорщики решили двинуться в долину Луары. Уверенные, что двор, постоянно переезжавший с места на место, находится в Блуа, они назначили выступление на 10 марта. Однако двор неожиданно отбыл в Амбуаз, расстроив тем самым планы заговорщиков.
Заговорщики хотели встретиться с королем, раскрыть ему глаза на «гнусности Гизов» и потребовать ареста лотарингских принцев и предания их суду Генеральных штатов. Но разведка Гизов не дремала. 12 февраля 1560 года один из немецких князей и парижский адвокат д'Авенель донесли, что против Гизов готовится заговор, и братья решили дать отпор, достойный их таланта стратегов. Чтобы избежать конфликта между Бурбонами и Монморанси, они попросили королеву-мать вызвать ко двору Колиньи, Дандело и кардинала де
Франсуа де Гиз, назначенный королевским наместником, возглавил отряд из трех тысяч дворян и перешел в наступление. Ла Реноди поймали и казнили, а тело его, разорванное на части, выставили на всеобщее обозрение. Его товарищей постигла та же участь. Герцог Немурский, перехвативший в деревне Нуазэ отряд, прибывший с юга, дал слово, что все, кто был в этом отряде, получат возможность увидеть короля и поговорить с ним. Тем не менее всех убили. Барон де Кастельно-Шалос, уроженец Гаскони, выслушав смертный приговор, воскликнул: «Если на троне у нас уже сидят Гизы, то, разумеется, мы повинны в оскорблении величеств!» Число жертв среди заговорщиков было велико, но их невозможно подсчитать, так как большинство схваченных с оружием в руках дворян были убиты или брошены в Луару без всякого суда.
Протестанты сумели воспользоваться разгромом дворянства. Одержав военную победу, Гизы потерпели поражение в плане моральном. Жуткие сцены подавления мятежа, запечатленные на гравюрах Тортореля и Периссена, распространились по всей Франции, бродячие торговцы продавали их на каждом шагу, разжигая ненависть к правительству, представленному в образе кровавого тирана. На гравюрах были запечатлены переговоры де Немура с Кастельно и его товарищами и убедительно показано, что Немур нарушил свое слово. Мятежников вешали на балконах замка в Амбуазе, тела их раскачивались прямо перед глазами Франциска II и дам, собравшихся поглазеть на трупы.
Разгром «заговора в Амбуазе» не решил проблемы. На юге волнения продолжались, иконоборцы громили церкви. Все чаще задавался вопрос: кто же подлинный виновник мятежа? Большинство инициатором называло принца Конде. Но когда Конде призвали на королевский совет и прямо спросили его в присутствии герцогов, пэров и рыцарей ордена Святого Михаила, тот с легкостью доказал свою невиновность.
Тем временем перед Гизами встала другая проблема: принцы крови, олицетворявшие легитимность в глазах большинства дворян, являлись угрозой их власти. Оба Бурбона, символизировавшие надежды тех, кто хотел избавиться от Лотарингцев, являлись вполне реальной политической альтернативой нынешним правителям. Вдобавок Гизы знали, что в их изгнание с удовольствием внесет свою лепту коннетабль Монморанси. Представляя отчет Парижскому парламенту о событиях, произошедших в Амбуазе, Монморанси попытался убедить присутствующих, что это простолюдины подняли мятеж против чиновников, подчеркнув, что единственной причиной «волненией в Амбуазе» была дурная политика Лотарингцев.
Тонкий психолог Франсуа де Гиз был уверен, что Конде не сможет долго сопротивляться уговорам протестантов и в конце концов возглавит их партию. Следовательно, необходимо готовиться к войне. Считая войну неизбежной, Гиз начал формировать отряды в Лотарингии, вербовать ландскнехтов и рейтаров в Германии, мобилизовать отряды гасконцев, расквартированные в его губернаторстве в Дофине. Он поставил под ружье гарнизоны в Гиени, Монтаржи и Орлеане, наградил орденом Святого Михаила семнадцать самых верных своих соратников. Но по опыту он хорошо знал, что одной победы на поле боя недостаточно, необходима четко продуманная политическая стратегия. Поэтому Франсуа де Гиз и его брат поддержали предложение протестантского лидера Колиньи собрать в Фонтенбло ассамблею нотаблей. Эта ассамблея отличалась от Генеральных штатов тем, что члены ее назначались королем, а не выбирались в бальяжах или сенешальствах.