Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов
Шрифт:
В 1921 году Фрейд брал примерно по десять учеников в день. Свое время он делил между американцами Кларенс Оберндорф, Полоном, Блумгартом, Мейером и Абрамом Кардинером, а также англичанами Джеймсом и Аликс Стрейчи и Джоном Рикманом. Из-за наплыва желающих побывать у него на приеме и по совету своей дочери Анны, а также обнаружив, что 6x5 равно 5x6, Фрейд решил принимать не по пять человек шесть раз в неделю, а по шесть человек, но только в течение пяти дней. В 1922 году он сократил свой рабочий день до восьми часов психоанализа и пообещал своему другу патеру Пфистеру – они активно переписывались – никогда больше не брать по девять пациентов в день. В том же году он принимал у себя доктора X. В. Фринка из Нью-Йорка, которого очень ждал; по возвращении на родину тот рассорился со своими коллегами-психоаналитиками и закончил дни в клинике для умалишенных. Приезжала к Фрейду и Джоан Ривьер. В 1923 году почти ежедневные визиты к хирургу Пихлеру и частые рентгеновские обследования помешали Фрейду принимать пациентов.
«Никогда ни из-за одного любовника мое сердце не билось так сильно,
В 1925 году Фрейда посетили профессор Танзли и граф Кайзерлинг, последнего он перенаправил к Карлу Абрахаму, а 30 сентября приехала «его принцесса» Мария Бонапарт. Во время первого же сеанса Фрейд предупредил ее: «Мне семьдесят лет. Я никогда не жаловался на здоровье, но сейчас у меня появились кое-какие маленькие проблемы… Именно поэтому я вас предупреждаю: вы не должны слишком привязываться ко мне». А греческая принцесса разрыдалась и призналась ему в любви. «Какое счастье услышать такое в семьдесят лет!» – воскликнул Фрейд. Она повстречала своего Учителя. Он нашел в ней фею, которая скрасила его старость. Из его «детей»-психоаналитиков она стала самой ярой его последовательницей. Для того чтобы претворить в жизнь свои мечты, у нее были деньги, энергия, авторитет и неиссякаемая потребность завоевать любовь и одобрение последнего из выбранных ею для себя «отцов». Она дарила ему его любимые сигары и прекрасные антикварные вещи, потакая двум его неисправимым «дурным привычкам».
К психоаналитической империи Фрейда, включавшей в себя уже достаточно много стран, Мария Бонапарт – последняя из рода Бонапартов и внучка Наполеона – присоединила парижскую «вотчину», которая долгое время оставалась неприступной. Вопреки воле Фрейда она выкупила и сохранила его драгоценные письма к Флиссу – настоящую летопись зарождения психоанализа. В 1936 году вдова Флисса продала эти письма некому господину Шталю из Берлина, который предложил их Марии Бонапарт. Фрейд хотел разделить с Марией расходы по их выкупу, он не раз повторял, что ему не нравится мысль о том, что эти письма могут попасть в руки потомков, но это был тот единственный случай, когда Мария не согласилась со своим Учителем. Она настояла на том, чтобы письма были не уничтожены, а опубликованы через восемьдесят или сто лет после смерти Фрейда. Она также попросила у него разрешения прочитать эти письма, и после долгих колебаний, поскольку письма носили сугубо личный характер, Фрейд позволил ей это. Зимой 1937/38 года Мария поместила эти письма на хранение в банк Ротшильда в Вене, но после того, как в марте Гитлер захватил Австрию, она забрала их оттуда в присутствии гестапо и передала в представительство Дании в Париже. В водонепроницаемой упаковке на случай кораблекрушения эти знаменитые письма в конце концов благополучно пересекли Ла-Манш и в 1940 году были переданы в руки Анны Фрейд. Она переписала их и предоставила в распоряжение Эрнеста Джонса, когда тот работал над биографией Фрейда. Перед самой своей смертью в 1980 году Анна передала письма отца в Нью-Йорк в Библиотеку Конгресса. В 1950 году часть этой переписки, 168 писем из 284, была опубликована, а полностью эти письма стали известны только в 1985 году, спустя почти столетие после того, как были написаны.
Мария Бонапарт была не просто другом, не просто воплощенной в жизнь мечтой о сказочной принцессе, она была очень ловким дипломатом. Чтобы облегчить Фрейду боли, которые он испытывал из-за развивавшегося у него рака челюсти, она отправила к нему своего личного врача Макса Шура, а когда по Европе начала распространяться гитлеровская чума, Мария Бонапарт спасла своего учителя и его семью. С помощью огромных денег и связей в политических кругах ей удалось переправить семейство Фрейда в Лондон. В Париже, где они увиделись перед тем, как Фрейд отправился в Англию (он всегда мечтал жить именно там), она подарила ему статуэтку Афины, которую контрабандой вывезла из Греции. Дружба Марии Бонапарт не оставила Фрейда даже после его смерти: прах его нашел свое вечное пристанище в подаренной ею на его семидесятипятилетие греческой вазе. Несмотря на их постоянное общение, Фрейд проводил психоанализ своей «принцессы» урывками, по нескольку недель сначала в течение 1925-1926 годов, потом осенью 1927-го, после этого в конце 1928-го – начале 1929 года. Продолжился этот психоанализ, опять же по «кусочкам», во время краткосрочных визитов принцессы в Вену в 1934, 1935, 1936 и 1937 годах.
Знали ли они, посетители и посетительницы Берггассе, что ждало их в приемной Фрейда?
А ждали их древнеегипетский бог Гор с головой сокола, Анубис и Осирис – божества подземного царства, воинственная богиня Нейт, бог Пан – мастер сеять панику, Градива, Эдип, сфинкс, крылатая богиня, Силен и кентавр, а также голова римлянина, большой китайский верблюд периода династии Тан, несколько фигурок Будды и сотни других статуэток с застывшими улыбками – они встречали пациентов и последователей Фрейда и приглашали их к самым разнообразным воспоминаниям из их прошлого.
Переступив порог этой удивительной комнаты, посетители первым делом обнаруживали удобную кушетку, заваленную восточными коврами, шалями и многочисленными подушками. Кушетка была прислонена к стене, на которой висел персидский ковер. Ковры устилали пол и покрывали один из маленьких столиков, все они были выдержаны в багряных, охряных и табачных тонах и как бы подсвечивали эту комнату, в которую не допускался яркий свет. Над кушеткой Фрейд повесил изображение храма Рамсеса II в Абу-Симбел, а справа от него – фотографию своего друга Эрнста фон Флейшля, который ассоциировался у него с греческим храмом. Под фотографией – «Эдип» работы Энгра, разгадывающий загадку сфинкса, и гипсовый слепок барельефа с любимой его Градивой, которая, точь-в-точь как в новелле Йенсена, проанализированной Фрейдом в одной из его работ, «слегка приподняв юбку левой рукой, шла по залитой солнцем улице своей грациозной и неторопливой походкой».
За кушеткой стояло кресло, над ним на стене – две фрески из Помпей, египетский папирус и четыре рисунка юмориста Вильгельма Буша, на которых осел наблюдал за работой художника, цыпленок пытался высвободиться из скорлупы, носорог раздумывал, напасть ли ему на чернокожего охотника, а рыба плевала на муху. В углу на подставке стояла мраморная голова римлянина.
Устроившись на кушетке скорее в сидячем, чем в лежачем положении из-за всех этих подушечек, с разных сторон подпиравших тело, пациент обнаруживал возле своих ног изразцовую печурку, а перед собой видел стеклянный шкаф, на его полках среди множества греческих статуэток выделялись две фигурки богинь, привезенных с Ближнего Востока. Этот шкаф, на самом верху которого лошадь соседствовала с двумя знатными китаянками, располагался слева от раскрытой настежь двустворчатой двери, ведущей в кабинет Фрейда, где он писал свои книги и письма, правил корректуру готовившихся к печати работ и принимал Учеников. Через дверь можно было разглядеть и другие шкафы и столы, заставленные археологическими находками, в большинстве своем – человеческими фигурками, которые когда-то использовались во время погребальных обрядов. Справа от входа, на письменном столе, стоял барельеф из египетской гробницы, относящийся к 1300 году до н.э., на нем стояла женская головка, привезенная с Сицилии, рядом тянулась очередная полка, заставленная вазами и другими штуковинами, а над ней – крылатая китайская лошадь и картина с видом римского Форума.
Удобно расположившись в своем кресле и положив вытянутые ноги на табурет, Фрейд внимательно слушал своих пациентов и одновременно рассматривал деревянные египетские статуэтки, глиняную греческую голову, изображения Будды, кобру – символ власти фараонов, эпизод Троянской войны, запечатленный в мраморе, и среди бессчетного числа других предметов, найденных при раскопках, особое внимание уделял фигурке богини Нейт, которую воспринимал как иллюстрацию к своей теории детской сексуальности.
Для Фрейда, отправившегося в одиночку на покорение невидимого глазу пространства, лежащего в сфере психики, археология являлась тем мостиком, что был переброшен оттуда в мир реальных, видимых предметов, по которым можно было представить себе и восстановить давние события. Чтобы слушать бессознательное, нужно было закрыть глаза, но Фрейд никогда не мог побороть в себе желание увидеть его. Он окружил себя предметами глубокой древности, этими безмолвными, но зримыми свидетельствами прошлого иных цивилизаций, в надежде сделать осязаемым индивидуальное прошлое находящегося перед ним человека. Археология превратилась в его страсть, она жила в его мечтах, сопровождала его во время путешествий, поселилась в его доме и влияла на его привязанности. Самыми счастливыми людьми на свете он считал Шлимана, нашедшего Трою, которую все считали плодом человеческого воображения, и Винкельмана – основоположника истории искусства и археолога, влюбленного в свою Градиву! В этом волшебном мире, покоящемся на фундаменте его воспоминаний об иллюстрированной Библии его детства, он всегда находил ни с чем не сравнимое утешение и отдохновение от жизненных проблем. Начиная с «Этиологии истерии» и до «Конструкций в анализе» Фрейд постоянно обращался к археологии, черпая в ней метафоры, с помощью которых описывал психические процессы. Анализируя особенности психики Человека с волками, он находил в ней черты, характерные для древнеегипетской религии, а объясняя Человеку с крысами разницу между сознанием и бессознательным, начинал рассказывать о развалинах Помпей. Бывало, что во время сеансов Фрейд вставал и брал в руки одну из статуэток, чтобы показать ее пациенту в качестве иллюстрации к толкованию той или иной ситуации.
Выходя из комнаты после сеанса, пациенты могли в последний раз задержать свой взгляд на шкафу с вазами, на котором возвышалась большая раскрашенная фигура Осириса рядом с группой древнеегипетских крестьян (памятник восемнадцатого века до нашей эры), а на стене над ними висела гравюра под названием «Клинические занятия доктора Шарко».
Слева от входа в дом № 19 по Берггассе находилась мясная лавка, на ее вывеске значилось имя владельца – Зигмунд Корнмель. Итак, вначале пациенты Фрейда должны были пройти вдоль витрины мясника с выставленными на ней кровавыми кусками сырого мяса, а потом уже подняться к другому Зигмунду, чтобы раскрыть перед ним кровоточащие раны своей души. Войдя в типичный для того времени довольно обшарпанный подъезд, посетители попадали в широкий коридор, упиравшийся в двустворчатые стеклянные двери с выгравированными на них женскими фигурами в античных одеждах; двери вели во внутренний дворик, где росли старые каштаны.