Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов
Шрифт:
Судя по тому, что Якоб Фрейд поселил свою семью в Леопольдштадте, его финансовое положение, видимо, оставляло желать лучшего; вероятнее всего, поначалу они вообще остановились у каких-то родственников, так как адрес их первого места жительства в Вене совпадает с адресом некого Зелига Фрейда, винодела. Семья Якоба не единожды переезжала с места на место, но не покидала пределов Леопольдштадта: с Вейсгерберштрассе, на которой они жили вначале в доме № 3, а потом в доме № 114, они перебрались на Пиллерсдорфгассе, откуда – на Пфеффергассе, вначале в дом № 1, потом № 5, а оттуда – на Кайзер-Иосифштрассе.
Параллельно со всеми этими переездами происходило увеличение семейства, в котором, в конце концов, появились пять дочерей и двое сыновей. После Зигмунда и Анны, которые родились еще во Фрайбурге (равно как и умерший весной 1856 г. шестимесячный Юлиус), в Вене
Фрейд жил в этом еврейском квартале до поступления в университет. До самой смерти он так и не смог избавиться от преследовавшего его призрака бедности; подобно всем своим сверстникам, познавшим жизнь в этой среде, он страстно желал добиться успеха и обосноваться «на другом берегу Дунайского канала», а в его отношении к бывшим соседям, этим набожным нищим евреям с мазохистскими наклонностями, навсегда переплелись горечь, неловкость и агрессивность, к которым примешивалось щемящее чувство нежности. В шестнадцать лет, возвращаясь из Фрайбурга, где он проводил каникулы у своего друга Эмиля Флюса (тому посчастливилось: он по-прежнему жил в их родном городе), Фрейд ехал в одном поезде с евреями из Моравии и Галиции. Вот как он описывал их в своем письме другу: «Как я уже сказал тебе, мне страшно не повезло, я оказался рядом со старым благообразным евреем и такой же старой еврейкой, они ехали вместе с маленькой меланхоличной девочкой и нагловатого вида парнем. Более неприятную компанию трудно себе представить». Чуть дальше Фрейд добавил: «Этот еврей говорил то же самое, что я слышал уже тысячи раз от других евреев хотя бы и во Фрайбурге, даже лицо его мне было как будто знакомо, потому что было абсолютно типичным. Таким же типичным было и лицо мальчика, с которым он беседовал о религии». Возможно, вообразив себя Моисеем, разгневавшимся на свой народ, Фрейд закончил письмо словами: «Как же мне надоел весь этот сброд!»
Ему, чувствовавшему себя по-прежнему жителем Фрайбурга и тосковавшему по деревенскому детству, было тягостно возвращаться в Вену. Он злился на всех этих типичных евреев, которые напоминали ему об удручавшей его повседневной жизни в столице, столь далекой от мира Гете и Сервантеса, скрашивавших годы его отрочества.
Уже будучи взрослым, Фрейд попытался «забыть» об этом периоде своего существования, назвав его «длинными и трудными годами», которые «не стоили того, чтобы о них помнили». Но его сестра Анна не захотела подобно брату хранить молчание об этом времени и с завистью вспоминала о том, что у Зигмунда, например, всегда была собственная комната, в какой бы тесноте ни ютились остальные члены семьи. А когда в 1873 году в столовой у Фрейдов вместо старой появилась новая керосиновая лампа, которую можно было поднимать и опускать над столом, старую лампу отдали в единоличное пользование старшему сыну, тогда как остальные дети имели в своих спальнях только свечи!
Когда маленькому Зигмунду исполнилось семь лет, а случилось это в 1863 году, отец впервые раскрыл перед ним фамильную Тору. Это было уникальное издание библейских сказаний на двух языках, немецком и древнееврейском, богато иллюстрированное древними гравюрами и снабженное комментариями Людвига Филиппсона. Столь необычная версия Библии имела подзаголовок «Den heiligen Urtext» («Древний священный текст»). Эта книга с картинками стала для Фрейда поистине основополагающей, оказавшей на него большое влияние.
Будучи настоящей энциклопедией, насчитывавшей 3820 страниц и 685 иллюстраций, Библия способна была удовлетворить любопытство маленького Фрейда по многим вопросам. Издатель Баумгертнер из Лейпцига купил в Англии права на использование в качестве иллюстраций для этой Библии самых красивых гравюр, которые он только мог найти; в основном это были археологические находки, хранившиеся в Британском музее, а также гравюры из «Описания Египта», из коллекции Росселини и т.д.
В своих комментариях Филиппсон стремился подчеркнуть универсальность древнееврейского варианта Библии, заботясь при этом о сохранении его своеобразия. Каждый из эпизодов Библии рассматривался им в конкретном историческом контексте: историческая достоверность Священного Писания доказывалась при помощи языкознания, антропологии, географии и, главное, археологии. Комментарии в основном носили культурно-просветительский характер. Иллюстрации должны были населить библейский текст зримыми образами, а комментарии приглашали читателей включить воображение и представить себе описываемые земли и живших на них людей.
Рассматривая в этой книге картинки, изображавшие древнеегипетских богов, барельефы из Помпей и Фив, афинский Акрополь, дворец Нерона в Риме, профиль Александра Македонского и статую Артемиды Эфесской, а также рассказывающие о переходе Ганнибала через Альпы и… о «человеке по имени Моисей», Фрейд еще не знал, что эти события, места и персонажи будут потом всю жизнь преследовать его в сновидениях, сопровождать в реальных и вымышленных путешествиях, а также найдут отражение в его теории.
Можно предположить, что юный Фрейд часто листал Библию Филиппсона в поисках ответов на мучившие его вопросы о жизни, смерти и сексе. И он наверняка находил там эти ответы, потому что Филиппсон без ложной скромности писал о различных сторонах человеческого существования и сексуальности: о наслаждении, гомосексуализме, инцесте, сексуальном насилии и онанизме.
В 1865 году, когда в еврейской больнице умер дед Фрейда по материнской линии Якоб Натансон, а мать мальчика готовилась произвести на свет своего последнего ребенка, Зигмунду было девять с половиной лет и он увидел тот единственный страшный сон, о котором рассказал тридцать лет спустя, дав ему толкование. Поводом для этого сновидения послужили древние гравюры из Библии Филиппсона. Это был сон о его любимой матери и существах с птичьими клювами.
«У меня самого уже очень давно не было по-настоящему страшных сновидений. Я помню одно такое сновидение, оно было у меня в возрасте семи-восьми лет; лет тридцать спустя я подверг его толкованию. Оно было чрезвычайно живо и отчетливо и представило мне любимую мать со странно спокойным, как бы застывшим выражением лица, ее внесли в комнату и положили на постель два (или три) существа с птичьими клювами. Я проснулся со слезами и криком и разбудил родителей. Этих странно задрапированных, длинных существ с птичьими клювами я позаимствовал из иллюстраций к Библии в издании Филиппсона, думаю, это были боги с соколиными головами с египетского надгробного барельефа».
Этим сновидением закончилось домашнее образование Фрейда, в котором не последнюю роль играла Библия. Для него уже было недостаточным слышать из уст матери, ловко месившей тесто, чтобы приготовить из него клецки, что человек создан из праха и в прах и вернется. Пришло время распрощаться с нежным раем детства, а «дикое» любопытство направить на освоение наук в общественном учебном заведении. Зигмунд был одаренным и честолюбивым ребенком. Пусть он не был для своей матери первым среди окружавших ее мужчин: его место было после отца, деда и даже, как ему казалось, после сводного брата Филиппа, но он станет первым учеником в классе, он добьется таких успехов в освоении наук, что всех обгонит. Он станет таким же ученым, как его предки: Хармац из города Броды, рабби Шломо и рабби Эфраим.
На год раньше своих сверстников он поступил в только что открывшуюся в Леопольдштадте гимназию – Leopoldstadter Communales Real- und Obergymnasium, встав на первую ступеньку той длинной лестницы, которая вела к сокровищам культуры, к университету и к свободным профессиям. Как и восемьдесят процентов всех еврейских школьников, он получил «мозаичное» религиозное образование. Первым учителем Фрейда по древнееврейскому языку стал Самуэль Хаммершлаг, который навсегда остался для него самым дорогим другом, относившимся к нему как к родному сыну. Имена дочери и племянницы Хаммершлага, Анны и Софии, Фрейд дал двум из своих дочерей. После смерти учителя Фрейд почтил его память такими словами: «В нем всегда горела искра того огня, что озарял умы великих еврейских провидцев и пророков, эта искра угасла только тогда, когда преклонный возраст отнял у него все силы… Приобщая своих учеников к тайнам религии, он пытался привить им любовь ко всему человечеству, а преподавая историю еврейского народа, умел зажечь юные сердца и направить юношеский энтузиазм по пути, обходящему далеко стороной силки национализма и догматизма».