Повседневная жизнь королевских мушкетеров
Шрифт:
В период Регентства (1715-1723), когда при несовершеннолетнем Людовике XV страной правил Филипп Орлеанский, прекратившиеся было дуэли возобновились с новой силой. Герцог де Ришелье (1696-1788), правнук кардинала, прославился своими выходками, любовными приключениями и поединками, из-за которых в молодости провел четырнадцать месяцев в Бастилии. На его счету было не меньше трех поединков со смертельным исходом, а однажды в Булонском лесу из-за него даже сразились две дамы: графиня де Нель и маркиза де Полиньяк. Графиня стреляла первой и промахнулась, после чего маркиза хладнокровно отстрелила ей мочку уха. Если бы к удалому герцогу применили все существующие законы, ему должны были бы пять раз отрубить голову, лишить всех титулов и всего имущества. Как выразился регент: «Если бы у господина де Ришелье было четыре головы, я без труда нашел бы, за что отрубить все четыре». И добавил со вздохом:
Во второй половине XVIII века королевские мушкетеры доставляли немало хлопот парижской полиции, которой часто приходилось вмешиваться, чтобы оградить гражданских лиц от буйства военных. Так, 26 мая 1768 года полиция задержала группу из пятнадцати-шестнадцати мушкетеров из обеих рот: трое из них подрались на шпагах и нанесли раны кучеру, кузнецу и башмачнику [25] , которым потребовалась помощь хирурга. Неравные условия, в которых находились противоборствующие стороны, не смутили военных: в те времена армия была отдельным обществом, главным правилом которого было жить по своим законам и за счет гражданских. Доведенные до крайности, власти бывали вынуждены прибегать к профилактическим мерам, изымая оружие у самых ярых забияк.
25
Согласно сословному кодексу, дворянин мог драться только с дворянином, однако на деле этому правилу следовали не всегда. Капитан Шарль де Фонтене однажды оскорбил в церкви мещанина, который отвесил ему звонкую пощечину. Не осмелясь поднимать шум в храме, Фонтене вышел и стал прогуливаться, дожидаясь окончания проповеди, чтобы подстеречь своего обидчика. Мимо проходили подмастерья, и один из них со смехом указал на Фонтене, который был мрачнее тучи. Тот вспылил и выхватил шпагу, чтобы отрезать нахалу уши, однако у подмастерья с собой был коловорот, которым он отбился от нападения и даже ранил капитана в бедро.
Если военные могли не задумываясь пожертвовать жизнью ради чести, то гражданские охотнее исполняли предписания закона или ограничивались «моральным удовлетворением». «Сегодня никто уже не будет обесчещен, не ответив на вызов задиры или бретера», – писал доктор Сорбонны Луи Дюпен (1657-1719). А поэт Демаи (1722-1761) ссылался на заслуживающий уважения пример: «Тюренна в трусости никто б не обвинил, однако он картель однажды отклонил». Даже такой забияка, как Мирабо, отказался от дуэли с мушкетером Гассо, соблазнителем своей жены, хотя тот принял его вызов и был готов «дать сатисфакцию». Он сжег письма Гассо к своей супруге, оставив при себе ее покаянное письмо. Таких не брали в мушкетеры!
«Франция – родина дуэлей, – писал граф Тилли, полководец времен Тридцатилетней войны. – Я объездил большую часть Европы, побывал в Новом Свете, жил среди военных и придворных и никогда и нигде больше не встречал такой роковой обидчивости, печальной наклонности считать себя оскорбленным и желания отомстить за оскорбление, по большей части химерическое… Установился предрассудок о том, что нет ничего благороднее и величественнее отваги такого рода, ее блеск затмит собою все, и бесчестный человек, который хорошо дерется, не такой уж бесчестный».
МУШКЕТЕРЫ-КАРАТЕЛИ
Победить без опасности значит торжествовать без славы.
Труд и муки повсюду, вот только труды бывают бесплодными и плодотворными, а муки – гнусными и славными.
«Для войны нужны всего три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги», – сказал один итальянский кондотьер XV века французскому королю Людовику XII. С тех пор положение не изменилось. Франция, беспрерывно воюя, нуждалась в деньгах на содержание армии, добыть которые можно было только одним способом: выколачивая все новые налоги из крестьян и горожан.
В 1439 году, во время Столетней войны, Генеральные штаты в Орлеане (именно Генеральные штаты, собрание представителей всех сословий, вводили налоги) приняли решение о содержании постоянной армии, чтобы окончательно выбить англичан из Франции. Для финансирования войны они ввели новую подать, взимаемую с каждой семьи в королевстве, которая ежегодно поступала бы в королевскую казну. Королевская подать была подоходной (выплачивалась главой семьи, ею облагались недворянские семьи, а ее размер устанавливался в зависимости от их доходов и от потребностей момента) или имущественной (в большинстве областей, обладающих самоуправлением [26] ). Многие города, например Дьепп или вся Бретань, были свободны от подати; эти привилегии мог отменить только сам король. При Генрихе IV королевская подать обеспечивала около шестидесяти процентов всех государственных ресурсов, а к концу правления Людовика XIV – только двадцать пять процентов.
26
К таким областям, имевшим свои провинциальные штаты, относились, в частности, Беарн, Бигорра, Бургундия, Бресс, Бретань, Лангедок, Прованс, Суль, Виварэ, Нижняя Наварра, Фландрия.
Помимо короля крестьяне содержали своих сеньоров (то есть весь личный состав дворянских рот, включая королевских мушкетеров), выплачивая десятину с поля, оброк натурой – мукой или вином, а также деньгами. Десятина на самом деле составляла от трех до двенадцати процентов урожая и шла, помимо господского кармана, еще и на прокорм священникам и помощь бедным. Подати, выплачиваемые сеньору, были самыми разными – полевыми и денежными, причем в парижском регионе и на юге Франции они были не слишком высоки, а на западе, в центре, на востоке и севере – довольно внушительны.
В 1665 году в Оверни судили маркиза, графа и виконта де Каниллаков за различные злоупотребления и бесчинства. Маркиз де Каниллак взимал в своих землях подати для каждого члена своего семейства, устанавливал налоги на мясо, заставляя крестьян его потреблять, заключал их в тюрьму, из которой они могли освободиться только за выкуп, а для выколачивания денег использовал жестоких головорезов, не останавливавшихся ни перед чем. Его осудили заочно, трижды приговорив к смертной казни. Маркизу довелось видеть в окно казнь собственного изображения, и это зрелище весьма его позабавило. Впрочем, его имущество конфисковали, а это было уже не смешно. Граф де Каниллак, незаконно привлекавший крестьян к подневольным работам, был оправдан, поскольку все свидетели, выступавшие на суде, взяли свои слова обратно. Он отделался штрафом в пятьсот ливров.
Существовал еще королевский налог, который за тридцать лет (с 1610 по 1640 год) утроился; к нему добавился налог на соль с обязательством покупать по семь килограммов соли в год на каждого жителя старше восьми лет. В целом на налоги уходило от двенадцати до сорока процентов доходов крестьян, что лишало их свободных денег и побуждало всячески ловчить.
В 1630-1633 годах был неурожай, во многих областях начался голод. По нескольким французским провинциям прокатилась волна крестьянских восстаний. В Перигоре и Ангумуа толпы крестьян, предводительствуемых сельскими кюре, набросились на сборщиков налога на соль и вино. Они также требовали, чтобы церковная десятина шла непосредственно сельским священникам, а не высшему духовенству, роскошествовавшему в столице.
Король установил налог в размере одного соля с ливра на все товары. В винодельческих областях внедрили налог в один экю с каждой распитой бочки вина, который должны были платить хозяева питейных заведений. Странным образом именно этот новый налог вызвал взрыв возмущения в Гиени. В мае-июне 1635 года вспыхнули мятежи в Бордо. Ришелье пришлось приостановить исполнение указа.
Средством успокоить недовольных было введение «налога на богатых» (не принадлежавших к благородному сословию). В 1644 году парижский парламент, состоявший сплошь из зажиточных людей, утвердил этот налог – при условии, что его не станут взыскивать с членов самого парижского парламента и с парижских буржуа. Во время Тридцатилетней войны Ришелье и Мазарини довольно часто прибегали к этому способу пополнить опустевшую казну.